Шрифт:
Маленький Кади
В царствование Гарун аль-Рашида жил в Багдаде богатый купец по имени Али-Коджа. Однажды он надумал отправиться в Мекку и поклониться гробу пророка. Недолго думая, он распродал всё своё добро и на часть вырученных денег накупил разных товаров, которые намеревался продать по дороге. Но когда он купил всё, что ему было нужно, то у него осталась ещё лишняя тысяча цехинов. Не желая брать их с собой, он положил их в глиняный кувшин, потом взял оливок, наполнил ими сосуд до краёв и, прикрыв всё это платком, пошёл к своему лучшему другу и сказал:
– Слушай, Мустафа, я отправляюсь в Мекку и не знаю, куда деть этот кувшин с оливками. Не позволишь ли оставить его у тебя до моего возвращения?
– С удовольствием, друг мой! – отвечал Мустафа. – Поставь кувшин в чуланчик под лестницей, там он будет в полной сохранности.
Али-Коджа поставил кувшин на указанное место, потом простился со своим другом и на следующий день пустился в путь вместе с караваном. Он благополучно прибыл в Мекку, поклонился гробу Магомета и затем занялся распродажей своих товаров. Торговля его пошла там бойко, и вскоре он смог накупить новые товары и объехал с ними всю Сирию, Персию и Египет. Когда наконец он соскучился по родине и решился вернуться в Багдад, то оказалось, что вместо двух-трёх месяцев он отсутствовал целых семь лет.
Между тем приятель, у которого он оставил кувшин с оливками и деньгами, уже давно позабыл об этом; но вот однажды вечером за ужином жене его очень захотелось оливок. Мустафа послал за ними на рынок, но там оливок не оказалось. Тут он вспомнил о кувшине Али-Коджи.
– Послушай, – сказал он жене, – ведь у нас в чуланчике ещё должен стоять кувшин с оливками, который оставил у нас на хранение Али-Коджа. Бедняги, наверно, уже давно в живых нет – ведь прошло уже больше шести лет, как он уехал, и с тех пор о нём ни слуху ни духу. Пойду посмотреть, что с его оливками, и если они ещё не испортились, то я принесу тебе несколько.
Но жена стала удерживать его.
– Не делай этого! –
Но Мустафа всё-таки взял свечу и чашку и пошёл в чуланчик. Кувшин стоял на своём месте, но когда он снял крышку, то оказалось, что весь верхний слой оливок сильно попорчен. Чтобы проверить, не испортились ли остальные оливки, он высыпал их в чашку, но каково же было его изумление, когда вместо оливок в чашку посыпались блестящие золотые монеты.
– Аллах! – воскликнул Мустафа. – Как попало сюда это золото?
Первой его мыслью было положить обратно в кувшин и золото, и оливки, но тут в нём заговорила жадность: он решил присвоить деньги, а кувшин наполнить оливками. А пока что он высыпал всё обратно в кувшин и, вернувшись к жене, сказал:
– Ты права, милая жена, оливки испортились и теперь никуда не годятся. А кувшин я закрыл по-прежнему, так что если Али-Коджа когда-нибудь вернётся, то он и не заметит, что кто-нибудь до него дотрагивался.
– Ах! – ответила жена. – Лучше было бы, если б ты послушался меня и действительно не дотрагивался до чужого добра. Дай бог, чтобы из-за этого не вышло какой-нибудь беды!
Но купец не обратил никакого внимания на слова жены. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз от разгоревшейся жадности и, как только представился случай, поспешил наполнить кувшин новыми оливками, а деньги забрал себе.
«Пусть-ка докажет Али-Коджа, если только он вернётся, что в кувшине были деньги! – думал он. – И наконец, я могу поклясться, что получил от него одни только оливки».
Несколько месяцев спустя Али-Коджа вернулся в Багдад. Отдохнув после дороги, он отправился к своему другу, чтобы взять доверенные ему деньги. Мустафа встретил его с притворной радостью, и после первых приветствий Али-Коджа попросил его возвратить кувшин с оливками.
– Изволь, – отвечал купец, – он стоит всё на том же месте, где ты его оставил. Я, признаться, даже позабыл о его существовании, но я уверен, что никто до него не дотрагивался. Вот тебе ключ, возьми сам свою собственность.
Али-Коджа взял кувшин и отнёс его домой. Каково же было его изумление и негодование, когда он не нашёл в нём ни одной золотой монеты. Али-Коджа тотчас же вернулся к Мустафе и сказал ему:
– Ты, вероятно, хотел сыграть со мной шутку и напугать меня. Признаюсь, я заслужил это, потому что, оставляя тебе на хранение кувшин, скрыл от тебя, что спрятал там тысячу цехинов. Но теперь брось шутки и отдай мне мои деньги – ведь только ты один и мог вынуть их из кувшина.
– Что ты, друг мой, опомнись! – воскликнул Мустафа с удивлённым видом. – О каких деньгах ты говоришь? Ведь ты мне сам сказал перед отъездом, что в кувшине только оливки, и мне даже в голову не приходило сомневаться в твоих словах. Ещё раз повторяю тебе, что я и не дотрагивался до твоего кувшина. Наверное, ты просто сам хочешь пошутить надо мной.
– Я не шучу, – возразил Али-Коджа. – Ещё раз прошу тебя, скажи, куда ты дел мои деньги. Быть может, ты теперь нуждаешься в них и не можешь вернуть сейчас. Ну что ж, я охотно подожду, только не притворяйся, будто ничего не знаешь.
– Нет, это уж чересчур! – вскричал Мустафа с притворным негодованием.
Слова эти очень рассердили Али-Коджу. Ему не столько было жаль потерянных денег – при его богатстве он легко мог обойтись без этой суммы, – сколько обидно было разочароваться в человеке, которого он всегда считал честным и неспособным на такой низкий обман.
– В таком случае, – сказал он с горечью, – мне остаётся только обратиться к суду. Пойдём сейчас же к кади: пусть он разберёт, кто из нас прав.
Мустафа приготовился к такому предложению и без всякого смущения предстал перед кади. Тот выслушал обе стороны и спросил Али-Коджу, есть ли у него свидетели, которые могли бы подтвердить, что он действительно положил деньги в кувшин.