Волшебные рассказы
Шрифт:
В крепость на холме, где нас содержали, привезли беженцев с Кавказа. Это может проиллюстрировать всю глубину моего, нет – нашего с нею падения. Ведь нас никто никуда не гнал. Мы бежали, наверное, сами от себя! Галя тут же с ними поссорилась и подняла шум. Пришла комиссия разобраться. Они не сказали ей: чего же ты живешь в таком месте с таким мужиком? Но я это их мнение почувствовал.
Было тяжело, но помогала юношеская способность к восстановлению. У меня есть способность идти своим путем. По своему «по-крестьянски» я пытался наладить нашу совместную жизнь. Мы сажали картошку на участке, это место называли у нас «поле чудес». Я возил по осени мешки с картошкой на садовой тележке. Я никогда не был слишком-то изворотлив, скорее
Накануне славного миллениума случилось со мною очень грустное событие. Эта женщина собралась выходить замуж. За своего начальнику, соответственно моего более высокопоставленного тюремщика. Беззубого, но обеспеченного. Как оказалось, она мне всё же – не верна. И это долго ожидавшееся событие – меня сильно огорчило. Хотя уже целый год от неё воняло другим мужиком. А этот другой как-то на редкость вонюч.
Что значат по сравнению со встречей миллениумов три с половиной месяца. Миг. Или это хронологическая абберрация, обман зрения? Ведь окончательный разрыв, «время ч» моей семейной жизни случилось 16 сентября 2000 годя. Это день рождения моей жены, ей стукнуло 34. Накануне от неё всё так же воняло дурной, плохо выделанной мужской кожей. Но – день рождения. Это обязывало. Я слепил из хлебного мякиша ангелочка. Маленькую фигурку девочки, собирающей в подол платьица звёздочки, раскрасил ее. А, вечером обнаружил, что дарить подарок – некому. Не было ни её, ни детей, они уехали встречать день рождения к шефу.
Весна накануне миллениума была очень холодной. Говорили, что таких холодов в это время года не было четверть века. Почти две недели из-за погоды и материальных затруднений я хандрил. Нет, я уже не очень мучался от неудовлетворенности собой, смирился с этим, жить стало как-то чуточку спокойнее. Казалось что плохой период, черная полоса в жизни заканчивается, и я зря думал, что, сбившись с курса, пошел не поперек, а – вдоль черной полосы. Удалось обуздать неприятности. Но уходила творческая энергия, не было уже понимания искусства как миссии, пришло осознание того, что чем я занимаюсь это просто слова.
Она забеременела, сделала аборт. Полковник отказался на ней жениться. У него же была своя полковничиха. Мне было странно, что он решил бросить свою жену с двумя детьми и взять мою сожительницу тоже с двумя детьми. Как потом оказалось, он признался Гале, что это у него не первый случай, когда он полюбил замужнюю женщину с двумя детьми.
Вернулась ко мне как к надежной пристани, хотя эта пристань – тоже страдала из-за ее действий и прочих крупномасштабных политических, экономических явлений. Опять были вспышки агрессивности, сменяемые хитрой, в общем, простой, но действенной женской дипломатией.
Поскольку они встречались по работе, она предприняла вторую попытку. Опять забеременела, но уже не стала делать аборт. И все у нее получилось.
На радостях там наверху решили меня освободить. Но мне не нужно было этой свободы, о которой я уже и думать забыл! Я подал заявление в суд с просьбой не освобождать меня, а, как я ранее просил, дать пожизненный срок. Мне отказали. Я настаивал, но ничего не получилось.
Для меня это закончилось чем-то похожим на провал, крах. У меня начались сложности, потому, что мир изменился. Неожиданные финансовые осложнения. Мне это было странно, но я не мог прокормить даже себя. Я только и делал, что размышлял над случившимся со мной:
«Независимость наткнулась на другую независимость, стремление к свободе, честолюбие – нашли понимание, но – не нашли поддержки».
Мне казалось, что у нас было сильное чувство солидарности, особенно ощущаемое ею, что наше благополучие – существует благодаря
Расставание длилось и длилось. Оно уже стало значительной частью жизни. Периодически она поручала мне детей. Благодаря браку ее статус повысился. Я же был по-прежнему никчемный неудачник.
Меня перевели на вольное поселение. Но я уже привык к своему заключению. Первое время меня мучила клаустрофобия, все хотелось куда-то бежать, что-то делать. Постепенно я привык к распорядку, мне уже нужно было получить разрешение, чтобы куда-нибудь отлучится. А разрешения было поучать не у кого.
Ко мне на поселение приехала Света. Мы стали жить вместе и постепенно, не сговариваясь, стали играть по прежним правилам. Мне так было привычнее. Она выводила меня на прогулки, держащего руки за спиной. Это помогала мне адаптироваться к большей свободе.
Прошло еще несколько лет, но я все еще скучаю по неволе. Когда приезжаю туда отмечаться, душат сентиментальные воспоминания. Я ощущаю раннее старение, физические недомогания, это уже необратимые процессы. Еще немного и природная неустойчивость духа приведет к тому, что вслед за разрушением тела начнется разрушение личности, деградация. Чудится могила, на которой даже не удосужатся написать: «Тут закончил жизнь одиночка и отщепенец». Моя последняя тюрьма, по сравнению с которой все минувшее покажется абсолютной свободой.
Куколка между прошлым и будущим
(Страдания старого мастера)
Долгое время мне казалось, что она – моя самая лучшая игрушка. Я художник по своей основной профессии. Никакого образования у меня, к сожалению, нет, пару раз пробовал поступить: в художественное училище, в пединститут на художественно-графическое отделение, но – не получилось. И вот я стал делать игрушки для богатых любителей. Вроде бы дело пошло.
Если вы помните, увлечение куклами началось у нас примерно в конце восьмидесятых. Головы делали из папье-маше, ткани, пластмассы, ну и конечно, по старинке, из фарфора.
Некоторые до сих пор считают, что выражение лица – совершенно не важно. По-моему это не так. Вообще мне по жизни очень нравятся люди с красивыми как бы такими кукольными лицами, но почему-то мои собственные куклы наоборот – характерны, совсем как настоящие. Похожи на нас, на меня, по крайней мере.
Очень важен костюм, пропорции, но главное – вложить во всё это: в проволочный каркас, в тряпичный футляр и в пустую раскрашенную голову – душу. Бьюсь над этим уже лет семнадцать.
Всё началось в самом конце весны 1988-го, високосного года. А уже в следующем году – я стал работать над новым моим проектом, о котором, может быть, расскажу позднее. Пришлось отослать малышку на хранение к родителям жены. Приезжал к ним её навестить, поработать над нею и расчесывал ей в светленьких волосах колтуны… Быть может, оттуда из тех лет у неё острая, но так и не удовлетворенная до конца потребность в нежности, понимании. Куколке хорошо, только когда она чувствует, что любима, но у неё не проходит ощущение, что её бросили, забыли. Ранимость, заставляет её страдать, но пока ещё не побуждает к правильному, адекватному поведению. Хотя, простите, какое у неё может быть «поведение», ведь речь идет всего лишь о кукле с фарфоровой головой…
Людям свойственно преувеличивать значение того, чем они занимаются. Она мне дорога, но на свете есть немало других кукол, может быть более ценных. Хотя не так давно на неё мою куколку – покушались. Две какие-то девчонки унесли её из квартиры нынешней владелицы. Та тут же позвонила ко мне. У нас с нею такой контракт, это называется пожизненная гарантия.
Оказывается девчонки, напившись пива, как-то развлекались с моей куклой на чердаке, а потом сбросили, к счастью не её, а только бутылку с чем-то, вниз с восемнадцатого этажа. Прямо на крышу соседской машины. Всё ограничилось приводом в милицию и большими взятками. Но на другой день – она исчезла…