Шрифт:
Волшебные сказки Эдуарда Лабулэ
«В доброе старое время, то есть во дни нашей молодости волшебные сказки занимали важное место в воспитании. Оттуда черпало наше поколение те твердые убеждения, которые не могли поколебать ни жизнь, ни перевороты.»
Литературные сказки Эдуарда Лабулэ (1811–1883), французского ученого, публициста, политического деятеля,
В творчестве Эдуарда Лабулэ французская литературная сказка достигла своей классической формы. Обладая несомненным талантом сказочника, сам Лабулэ говорил о приверженности к этому жанру следующее:
«Между другими своими слабостями я доныне сохранил любовь к волшебным сказкам. И вечером, когда дневная работа уже закончена, когда, утомленный изучением этого сборища всяких ужасов и безумств, называемого всеобщей историей, я считаю себя вправе отдаться самому себе, я снова возвращаюсь к своим друзьям детства, спрятанным в уголке, известном мне одному.» И еще: «…волшебные сказки — не ложь, это идеал, нечто более истинное, чем сама истина, — торжество доброго, прекрасного, справедливого.»
Сказки Эдуарда Лабулэ, впервые для жанра французской литературной сказки обратившегося к фольклору других народов (сербскому, финскому, испанскому, итальянскому и др.), славили честных, благородных и трудолюбивых людей и высмеивали глупость, чванство, предательство, коварство. Они остроумны и глубокомысленны. Заимствуя сюжет у разных народов, Лабулэ облекал его в яркую художественную форму, не нарушая национального колорита. Его сказки так выразительны по форме и глубоки по внутреннему содержанию, что не только дети, но и взрослые читатели с интересом их прочитают, мы в этом уверены.
В предлагаемую читателям книгу включены сказки из сборника «Голубые сказки», изданные в Латвии (Книгоиздательство «МИР», г. Рига), и две сказки — «Зербино-нелюдим», «Как петушок попал на крышу», издававшиеся на русском языке в составе других сборников.
О. Слепков
Ивон и Финетта
Бретонская сказка
Жил некогда в Бретани благородный сеньор, барон де-Кервер. Его замок был самым красивым во всей округе. Это было большое готическое здание со сводами, украшенными ажурными кружевами. Издали его можно было принять за большую беседку, обвитую плющом. На первом этаже расписные и разукрашенные окна выдавались вперед в виде балконов, шесть из них выходило на восток, шесть — на запад. Утром, когда барон верхом на своем любимом коне выезжал в лес, сопровождаемый борзыми, он в каждом окне приветствовал одну из своих шести дочерей, которые с молитвенниками в руках молили Бога о благоденствии рода Керверов. Глядя на их белокурые головки, голубые глаза и сложенные руки, можно было принять их за шесть мадонн в лазоревых нишах. Вечером, когда солнце садилось, и барон после объезда своих владений возвращался домой, он издали видел в окнах, выходящих на запад, шестерых своих сыновей с темными кудрями, со смелыми взорами — надежду и славу семьи. Их можно было принять за изваяния рыцарей у входа в храм. Когда на добрых десять миль в округе нужно было найти счастливого отца и могущественного барона, друзья и недруги называли имя господина де-Кервера.
В замке было всего двенадцать окон, а детей у барона было тринадцать. Младший, которому не доставало места, был красавец-мальчик шестнадцати лет и звали его Ивон. Как водится, он был любимцем. Утром, при отъезде, и вечером, при возвращении, барон всегда находил на пороге замка Ивона, который ожидал отца, чтобы его обнять. Со своими русыми кудрями, ниспадавшими почти до пояса, стройным станом, бойким отважным видом, смелыми движениями Ивон был любимцем всех бретонцев. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он храбро напал на волка и убил его топором, за это его прозвали Отважным.
Однажды, когда барон оставался дома и, развлекаясь, сражался на шпагах со своим конюшим, Ивон, в дорожном платье, вошел в оружейную палату и, преклонив колено, сказал:
— Мой государь и отец, я прошу Вашего благословения, так как покидаю Вас. Род Керверов богат рыцарями, поэтому настала моя пора искать счастья. Я отправляюсь в далекие края испытать свою силу и приобрести себе доброе имя.
— Ты прав, Отважный, — отвечал барон, взволнованный более, чем ему хотелось бы показать, — я не стану тебя удерживать, но ты еще молод, мое дитя, тебе было бы лучше остаться еще год с нами.
— Мне шестнадцать лет, отец. Ты в этом возрасте уже сразился с одним из Роганов. Я не забыл, что наш герб — единорог, пронизывающий льва, а наш девиз «Вперед!» Я не хочу, чтобы у Керверов был повод краснеть за своего младшего члена семьи.
Ивон принял благословение отца, пожал руку братьям, обнял сестер, простился с рыдавшими вассалами и с легким сердцем отправился в дорогу.
Ничто не задерживало его на пути: река — он переправлялся вплавь, гора — он переходил ее, лес — он пробирался через него по солнцу. «Вперед, Керверы!»— восклицал он, когда встречал препятствие и смело преодолевал его.
Три года он странствовал по свету в поисках приключений то в роли победителя, то в роли побежденного, всегда веселый и смелый, как вдруг ему предложили идти походом на норвежских язычников. Побить неверных и покорить королевство было двойным удовольствием. Ивон выбрал себе двенадцать смелых товарищей, нанял небольшое судно и водрузил на главной мачте голубой флаг с единорогом и девизом Керверов.
Море было спокойным, ветер — благоприятным, ночи — ясными. Ивон, лежа на палубе, смотрел на звезды и искал ту, которая бросает свой мерцающий свет на отцовский замок. Вдруг судно наскочило на скалу, раздался страшный треск, мачты упали, как срубленные деревья, огромная волна обрушилась на палубу и снесла все, что было на ней.
— Вперед, Керверы! — воскликнул Ивон, как только показался на поверхности моря, и поплыл так спокойно, как будто купался во рву древнего замка.
К счастью, взошла луна. Ивон заметил на некотором расстоянии темное пятно среди серебристых волн — это была земля. Он достиг ее не без усилий и вышел, наконец, на берег. Промокнув до костей, выбившись из сил, он успокоился, помолился и заснул.
Проснувшись утром, Ивон попытался осмотреться, куда забросил его случай. Он заметил в отдалении здание величиной с собор, с окнами вышиною в пятьдесят футов. Он шел до него целый день и очутился, наконец, перед огромной дверью с таким тяжелым молотком, что рука человека не могла бы его поднять.