Волшебный дом
Шрифт:
Закрыв на все запоры нижнюю дверь, я подошел к открытому окну и высунул в него голову. Прохладный ветерок освежил мою кожу. В темноте ничего не было видно, лишь смутные очертания ближайших деревьев. Наверное, после заката небо быстро затянули облака, и даже луна не освещала их края.
Мне стало еще больше не по себе, и я втянул голову внутрь, закрыл и запер окно. В нем виднелось мое призрачное отражение, которое боязливо поежилось.
— Старый осел! — обозвал я себя и стал подниматься по лестнице, насвистывая не
Я проснулся внезапно, как и предыдущей ночью. Но на этот раз четко и ясно все осознавал. Рядом слышалось дыхание Мидж, она спала.
Мое тело напряглось, я лежал, соображая, что же разбудило меня. Лишь светящиеся цифры на электронных часах отбрасывали свет на мебель, рассеивая подавляющую темноту.
Я подумал, не толкнуть ли Мидж, но это было бы немилосердно, да и трусливо. Когда я вечером вернулся в спальню, ее одежда лежала кучей на полу, а сама она сонно посапывала под одеялом. Когда я поцеловал ее, то не ощутил запаха зубной пасты. Помнится, я подумал, что переезд и недели бешеной работы взяли свое.
Звуки. Сверху. И знакомые.
Я толкнул Мидж, но она не пошевелилась.
Я посмотрел на темную массу потолка. Там кто-то затаился!
По-прежнему с задранной головой я приподнялся на локтях. То ли от холода в комнате, то ли от чего-то еще по коже побежали мурашки. Звуки доносились приглушенно, и я понял, что они исходят не из комнаты наверху, а с чердака Мой вздох облегчения замер, не закончившись. Конечно, птицы не станут копошиться ночью. Тогда что за чертовщина? Мой зловредный ум тут же представил крыс, и я осел обратно на постель и накрылся одеялом. А может быть, всего лишь мыши? Мне хотелось убедить себя в этом, но мыши не могли так шуметь.
Забудьте о герое, который глухой ночью встает с постели, чтобы выяснить причину таинственных звуков, об этом смелом парне, который взбирается по скрипучим ступеням в мансарду, освещая себе путь фонариком или свечкой, а если он кинозвезда, то его еще сопровождает зловещая музыка. Это просто плод чьего-то идиотского воображения, а я — это я, и я родился с толикой здравого смысла.
Для меня была невозможна мысль о том, чтобы окинуть уютную постель и заглянуть на чердак. Невозможна. С этим можно погодить до утра.
Странно, что я вскоре уснул. Какое-то время я еще прислушивался, и мое сердце колотилось при каждом новом звуке — а я заметил множество других скрипов и стонов вокруг, хотя и говорил себе, что это просто старые бревна садятся после жаркого дня, — но скоро усталость одолела страх.
Я провалился в забытье, скрестив пальцы, чтобы даже привидение не добралось до меня.
Повторный визит
— Майк, проснись!
Не помню точно, насколько нецивилизованным был мой ответ, но он не остановил трясущую меня за плечо руку. Я открыл глаза,
— Майк, я хочу, чтобы ты увидел! — настаивала Мидж.
Ее лицо было совсем близко, и глаза смотрели куда бодрее, чем вечером. Из нее прямо-таки била жизнь, и ее прикосновения, видимо, передали заряд мне, потому что я вдруг тоже ожил. Это было второе утро, когда я проснулся, чувствуя бодрость и свежесть, а, как уже говорилось, это совсем не обычное мое утреннее состояние. Я становился прирожденным жаворонком.
Я потянул Мидж себе на грудь; она, смеясь, боролась.
— Нет, ты спустись вниз и посмотри! — Наконец вырвавшись, она схватила со стула мой халат, швырнула мне и стянула одеяло.
Я свесил ноги с кровати и просунул руки в рукава халата.
— Может быть, ты скажешь, отчего такое волнение? — ворчал я, но притворно.
— Сам увидишь.
Мидж смеялась и тормошила меня, тащила от кровати к двери. Белая ночная рубашка на ней (одна из моих старых футболок с закатанными рукавами) свободно колыхалась вокруг голых ног — приятный вид, когда только откроешь глаза утром.
— Снова хороший день, — заключил я, когда мы проходили мимо окна. Наши дружелюбные соседи-птички сообщили о своем присутствии.
— Здесь каждый день хороший.
Прожив здесь всего два дня, я не видел достаточных оснований для такого утверждения, но позволил протащить себя к лестнице.
— О, Гаджен, тут нужно быть помилосерднее!
Ковровая дорожка, что мы постелили довъезда, ощущалась мягко и упруго под босыми ногами, но доски под ней были твердыми и крепкими. О'Мэлли ничего не упустил.
Мы добрались до кухни-столовой, и Мидж отошла в сторону, махнув мне рукой. Засунув руки в карманы, я стоял, чего-то ожидая. Кухня казалась мне такой же, как раньше.
Я уже повернулся к Мидж, чтобы что-то сказать ей, но тут услышал хлопанье крыльев и подскочил от неожиданности. Птица перелетела через комнату, опустилась на буфет и что-то прочирикала — то ли приветствие, то ли предостережение, не знаю.
— Как она сюда попала?
Я уже заметил, что все окна оставались закрытыми.
— Это же тот дрозд, болван! Который вчера сломал себе крыло!
Я разинул рот на нее, потом на дрозда. Тот весело скакал по буфету, а потом снова взлетел, чтобы усесться на окно.
— Невозможно, Мидж! Это не может быть тот же самый.
Мидж рассмеялась, радуясь моей недоверчивости.
— Проверь коробку. Ты никого там не найдешь.
— Но это невозможно, — повторил я и в самом деле подошел к стоящей в углу картонной коробке. Дрозд-деряба перелетел с окна на стол, где были рассыпаны хлебные крошки — вероятно, их специально рассыпала Мидж, — и стал клевать. С аппетитом у него было все в порядке, как и с крылом.
— Мидж, — предупредил я, — не морочь мне голову. Это один из твоих друзей снаружи?