Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта
Шрифт:
– Ну, это ты, конечно, правильно, что лишнего не говоришь, – пробормотала Анфиса с обидой. – Посторонним ничего выкладывать не надо. Да только я-то не посторонняя, и если я что знаю – то я никому и ничего, я как могила…
«Ага, никто, кроме всех на базаре, не узнает! – подумала Антонина. – Да если бы я что-то и знала – ни за что бы такой тетке не сказала!»
– Говоришь, Владимир Борисович тебя нанял… – продолжала Анфиса с ехидной улыбочкой. – Ну, Володька, хозяином заделался, персонал начал нанимать! Фу-ты ну-ты, какие мы важные! Как говорится – кот из дома, мыши в пляс! Вот тут свернем, вон она, тропинка-то…
Идя
Между тем они вышли к деревне, миновали два-три невзрачных домика и подошли к магазину. Анфиса вошла первой и разочарованно протянула:
– Ну, так и знала! Ничего нету!
– Зря вы так, женщина! – возразила ей продавщица, чем-то неуловимо на нее похожая. – Сегодня же привоз был, и хлеб свежий привезли, и молоко, и даже окорочка куриные замороженные!
– Сама вот и пей чай с морожеными окорочками! – фыркнула Анфиса. – А печенья хорошего нету! И конфет тоже!
– Как это нету? – возмутилась продавщица. – А это что же – не печенье? Вот ведь – и курабье есть, и суворовское…
– Где курабье? – повысила голос Анфиса. – Это? Какое же это курабье? Что я – курабье не знаю?
– А что же это, как не курабье? – не сдавалась продавщица. – Вон и этикетка на нем – написано «курабье»!
– Мало ли, что этикетка! – не унималась Анфиса. – Этикетку можно какую хочешь прилепить, а только это никак не курабье! Если хочешь знать, это венское печенье!
Антонина молчала, с тоской глядя на грязноватый прилавок. Сухое печенье было навалено на нем неаппетитной кучей, да еще и ползали по нему неторопливые осенние мухи. В конце концов она взяла завалявшуюся в углу шоколадку и полкило кускового сахару.
Анфиса Павловна долго препиралась с продавщицей, наконец выбрала все же печенье и велела взвесить карамелек в ярких обертках.
– Хоть фантики красивые, – ворчала она.
Зато хлеб был свежий, еще теплый.
– Они его из пекарни привозят, тут недалеко, – сказала Анфиса, – ай да ладно, хлеб такой с маслом да с вареньем – и ничего больше не надо!
Тоня хотела неодобрительно скривить губы – дескать, от хлеба толстеют, но поймала себя на мысли, что тоже ужасно хочется хлеба с вареньем. И чай чтобы горячий, крепкий, сладкий… Что-то она тут разъелась, на свежем воздухе.
Обратно шли медленно, Анфиса все время отставала.
– Я тут постоянно живу, – пыхтя, рассказывала она, – летом-то все тут, а осенью и зимой только по выходным приезжают. Ну, ясное дело, друзья, компании разные у них, потом уборки – ужас! Все бы ничего, хозяин вообще ни во что не вмешивается, хозяйка не вредная, только она, понимаешь, подвинута на здоровом образе жизни. Сама худая, как спица от велосипеда, ничего не ест, пьет только воду, и то какую-то специальную, при виде сладкого прямо трястись начинает. И ну мне выговаривать! Еще тоже взяла моду – подробно перечисляет, что с моими внутренностями делается, когда я конфеты ем!
– Да ей-то какое дело до ваших внутренностей! – не выдержала Тоня.
– Вот и я о том же! – подхватила Анфиса. – Но, сама понимаешь, с хозяевами спорить, что против ветра плевать – все на меня же и попадет. Думала я даже уволиться, да больно
– Да не боюсь я, у меня собака, – ответила Антонина.
– Рик? Хороший пес, серьезный, не пустолай какой-нибудь, – согласилась Анфиса. – Когда Самохины уезжали, Татьяна, жена-то самого, уж очень Володьку просила – не оставьте, говорит, собаку, проследите, чтобы с Риком все в порядке было, чтоб накормлен и все прочее. А он, вишь, слинял, тебя нанял…
– Он сказал – на две недели. Мать, говорит, заболела, надо съездить… – неизвестно зачем объяснила Антонина.
– Ну не знаю… – Анфиса поджала губы, – что-то не слыхала я, что у него мать жива. Один, говорил, как перст, никого нету. А после говорил: денег ему оставили прилично – дескать, живите, за домом смотрите, пока мы не объявимся. Да только я скажу, что здорово их припекло, раз собаку они бросили, вот что…
Она замолчала и несколько минут шла тихо, но не выдержала и снова заговорила:
– Тут как было: иду это я к Молоковским, что на соседней улице живут, ихняя кухарка Анна мне рецепт яблочного повидла обещала. Яблок нынче уродилось – неизмеримое количество, у нас хоть за яблонями никто не смотрит, все равно урожай хороший. Думаю, соберу хоть сколько-то да и сварю. Спрячу подальше, чтобы хозяйка не увидела, да и буду повидло всю зиму кушать! Ну, иду это я, вдруг машина Татьянина летит на полной скорости. Чуть кота Аникеевых, что через дом от них, насмерть не сбила! И то сказать, кот у Аникеевых больно наглый, ходит вечно посреди дороги, и все машины его объезжать должны. Ну, вывернулся он тут, со страху на забор взлетел. А Татьяна ворота не закрыла, даже во двор заезжать не стала. Бегом в дом, дети за ней. Гляжу – тащат вещи кой-какие, девчонка ревмя ревет, Рика обнимает, брат ее схватил в охапку да и в авто. Татьяна выбегает, вся запыхалась, волосы растрепаны. Что-то на ходу Владимиру кричит, в машину села да и газанула, только ее и видели вместе с детьми. Я как такое увидела, так и встала столбом. А после очухалась, да и спрашиваю Владимира – что случилось-то? А он как рявкнет – иди по своим делам и в чужие не суйся!
«Это правильно», – подумала Антонина.
Когда они вернулись в коттеджный поселок, Анфиса попыталась напроситься к Антонине в гости.
– Посидим, чаю попьем… Тут ведь такая скука смертная!
Антонина отказалась наотрез – мол, Владимир Борисович настрого запретил ей пускать в дом посторонних.
– Так то – посторонних! – ныла Анфиса. – А я разве же посторонняя? Такая же, как ты!
– Не велено – и все! – отрезала Антонина.
Анфиса разобиделась и свернула к своему коттеджу.
Антонина пошла дальше.
Свернув к дому Самохиных, она удивилась: возле ворот стояла большая черная машина, а перед калиткой переминался с ноги на ногу высокий мужчина в темном костюме с галстуком.
Девушка подошла к незнакомцу и удивленно спросила:
– А вы кто? Что вам нужно?
Тот махнул перед ее лицом каким-то удостоверением (она не успела разглядеть ни имя, ни название организации) и, в свою очередь, спросил:
– А вы кто такая?
Антонина назвала свое имя, объяснила, что оставлена здесь присматривать за домом.