Волшебный корабль
Шрифт:
— Помочь… в чем?
Янтарь улыбнулась:
— В плавании против течений судьбы.
Уинтроу набрал полные пригоршни тепловатой воды из ведерка, выплеснул себе в лицо и потер ладонями щеки. Потом со вздохом опустил руки обратно в ведро в поисках хотя бы временного облегчения. Отец сказал ему, что лопнувшие волдыри суть первый шаг к настоящим мозолям. «Эти нежные жреческие ручки огрубеют не более чем за неделю. Сам убедишься», — пообещал он жизнерадостно, когда последний раз ему довелось обратить внимание на существование сына. Уинтроу ему ничего не ответил. У него язык не двигался от усталости.
Он вправду не помнил, приходилось ли ему вообще когда-либо прежде так уставать. В монастыре его успели многому научить: он умел слушать собственное тело и отчетливо понимал, что нарушены его самые что ни есть глубинные ритмы. Он привык просыпаться с рассветом, а на закате отправляться в постель. А теперь отец
41
Склянки — во времена парусного флота — судовые песочные часы из стекла в деревянной оправе, обычно подвешиваемые, чтобы качка меньше влияла на точность отсчета времени. Самой распространенной была получасовая «склянка». Переворачивая такие часы, вахтенный ударял вколокол: отсюда выражение — «бить склянки».
Он вытащил из ведра неистово саднящие руки и осторожно промокнул их более-менее чистой тряпицей.
Он сидел в канатном рундуке, который с некоторых пор сделался его домом. В углу теперь висел гамак, сплетенный из грубых веревок. Одежда Уинтроу висела на деревянных гвоздях вперемежку с бухтами тросов. О, как искусно и аккуратно были свернуты все эти бухты!.. Сорванные волдыри на ладонях Уинтроу свидетельствовали — он учился недаром…
Взяв рубаху почище, он натянул ее через голову. Может, переменить и штаны?… Нет, не стоит. Другие штаны он выстирал накануне, но в плохо проветриваемом закутке они не столько сохли, сколько приобретали запашок плесени. Уинтроу опустился на корточки и положил ноющую голову на скрещенные руки: в рундуке все равно не было ни скамеечки, ни табуретки. Оставалось ждать только удара кулаком в дверь — вызова за стол капитана. Вчера Уинтроу попытался сойти с корабля по трапу. Попытку пресекли, и Торк с тех пор стал запирать Уинтроу в рундуке на все то время, когда мальчику позволено было спать.
Мудрено задремать, сидя на корточках, но измученного Уинтроу все-таки сморил сон. Он вздрогнул и проснулся, когда дверь распахнулась.
— Живо к кэпу! — рявкнул Торк. И добавил уже на ходу: — Чтобы я понимал, кому может быть нужно такое…
Юный жрец постарался не обратить внимание ни на издевку, ни на вспышку резкой боли в перетруженных суставах. Просто поднялся и пошел следом за Торком, на ходу разминая затекшие плечи и говоря себе: как славно что можно хоть выпрямиться!
— Поторопись! — оглянулся второй помощник. — Некогда нам ждать, пока ты будешь потягиваться спросонок!
Тело Уинтроу сделало попытку прибавить шаг еще прежде, чем он предпринял к тому осознанное усилие. Торк хоть и грозил ему несколько раз, замахиваясь линьком с узлами, но в действительности не бил. Происходило это в отсутствие на борту отца и старпома. Уинтроу для себя сделал вывод, что Торк был бы очень не прочь его отхлестать, но пока не решался. Пока?… Всякий раз в присутствии Торка у Уинтроу бежали по спине мурашки…
Второй помощник довел мальчика до самой двери капитанской каюты, словно боялся, что тот не сумеет сам о себе доложить. Может, так оно на самом деле и было. Отец не уставал напоминать ему, что «помыслы Са» уделяли немало внимания отношениям родителей и детей: сыну следовало чтить отца и беспрекословно повиноваться ему. Тем не менее Уинтроу для себя решил: буде представится ему такая возможность — он всенепременно удерет с корабля и хоть пешком, хоть ползком, а вернется в родной монастырь. Иногда эта надежда казалось ему единственной соломинкой, за которую еще можно было уцепиться.
Косясь на стоявшего рядом Торка, Уинтроу четко, как учили, стукнул в дверь.
— Входи, — отозвался изнутри отец.
Он уже сидел за небольшим столом.
— Да входи же, — повторил отец, и нотка раздражения прозвучала в его голосе. — И дверь закрой, — добавил он чуточку мягче.
Уинтроу повиновался, но остался стоять, где стоял, недоумевая, что могло от него на сей раз потребоваться капитану. Может, его вызвали прислуживать за столом отцу и какому-то важному гостю? Отец был в хорошей одежде — почти как на званый прием. Синие облегающие штаны с синей же курткой, рубашка цвета сливок, а волосы, смазанные маслом, отливают золотом в свете масляной лампы… — Уинтроу, сын мой, подойди и сядь здесь со мной. Забудь на некоторое время, что я — твой капитан. Поешь как следует, и давай поговорим с тобой по-простому.
Отец указывал на стул и тарелки напротив себя… и тепло улыбался ему. От этого Уинтроу только почувствовал себя в западне. Он подошел на цыпочках и осторожно уселся. Пахло жареной бараниной, пареной репой с маслом и яблочным соусом. И вареным горохом с мятой… Только диву даешься, какую остроту приобретает обоняние после нескольких дней на черством хлебе и сальном вареве из солонины. Тем не менее Уинтроу принудил себя соблюдать должные манеры. Чинно разложил на коленях салфетку и стал ждать, чтобы отец велел начинать трапезу. Он не забыл сказать «с удовольствием!», когда отец предложил ему вина, не забывал благодарить после каждого блюда. Уинтроу чувствовал, что отец наблюдает за ним. Но, наполняя и опустошая тарелку, взглядом с ним старался не встречаться.
Если отец задумал этот обед и хорошее обращение в качестве взятки за примирение — он просчитался. Желудок Уинтроу постепенно наполнялся, все кругом как бы говорило ему о возможности возвращения к достойному существованию… И вместе с тем в душе росло ледяное ощущение надругательства. Вначале Уинтроу просто не знал, что сказать этому человеку, который с видимым удовольствием наблюдал за своим сыном, поглощавшим еду, точно изголодавшийся пес… а теперь ему требовалось усилие, чтобы удержать язык за зубами. Пришлось вспомнить жреческую науку. «Не выноси суждений и воздержись от каких-либо действий, — поучали его, — пока не поймешь, каковы истинные намерения противостоящих тебе…» И он ел, пил да помалкивал, исподволь наблюдая за отцом. В конце концов тот самолично поднялся, чтобы переставить на буфет их тарелки. И предложил Уинтроу десерт — сладкий крем с фруктами.
— Спасибо, — поблагодарил Уинтроу, сумев произнести это совершенно спокойно. Глядя, как отец усаживается обратно за стол, он уловил и понял: вот сейчас и узнаем чего ради все затевалось.
— А неплохой стал у тебя аппетит, — заметил Кайл добросердечно. — Вот что делают с человеком добрая работа и морской воздух!
Уинтроу ответил ровным голосом:
— Похоже на то.
— Все страдаем, стало быть? — расхохотался отец. — Да ладно тебе, сынок. Верно, тебе пришлось нелегко, и я догадываюсь, что ты все еще дуешься на меня. Однако пора уже тебе начать понимать: вот оно то, для чего ты на этот свет родился. Честная тяжкая работа, мужское общество и красота корабля под всеми парусами… хотя где тебе было пока еще все это постичь? Я просто хочу, чтобы ты понял: то, что я делаю с тобой, это не от жестокости или грубости. Настанет время, и ты еще благодарить меня будешь. Вот это я точно тебе обещаю. Когда ты пройдешь полное обучение, ты будешь знать этот корабль так, как положено его знать истинному капитану. Ибо на Проказнице не останется уголка, который ты не вылизал бы языком, и не будет на борту ее такой работы, которую ты сам, вот этими руками не сделал бы… — Кайл помедлил и горько улыбнулся: — Не в пример Альтии, которая только попусту треплется. Она забавлялась, играя в работу, когда ей того хотелось. А ты все науки пройдешь своим горбом, как положено моряку. Ты будешь стоять вахты, не бездельничая ни минуты. И будешь браться за работу тогда, когда увидишь, что это необходимо, а не только по чьему-то приказу!
Отец умолк. Он определенно ожидал от сына ответа. Уинтроу молчал. Молчание затянулось, сделалось тягостным, и отец прокашлялся.
— Я знаю, это не легко и не просто — то, что я прошу тебя сделать. Поэтому я заранее скажу, что ожидает тебя по истечении двух лет. Через два года я намерен сделать Гентри Эмсфорга капитаном этого корабля. К тому времени ты должен быть готов занять должность помощника. Только не обманывайся. Ты будешь еще слишком юн для такого поста и в действительности не получишь его. Ты просто должен будешь доказать мне и Эмсфоргу, что в самом деле готов. И если докажешь, тебе еще придется завоевывать уважение команды. Каждодневно и ежечасно. И это будет очень непросто. Тем не менее тебе предоставлен шанс, которого удостаивались единицы. Так-то вот, сын.