Волшебный кувшин Хомы и Суслика
Шрифт:
— Есть, есть! — смеялся Хома. — Отпусти!
Дядюшка хотел жизнерадостно подбросить его, но низкий потолок помешал.
Наконец он отпустил племянничка и весело сказал:
— Чего не угощаешь дорогого гостя?
— Ой! — засуетился Хома. — Тут у меня и зёрна, и горох, и орехи. Что тебе лучше дать?
— Мне лучше — всё! — великодушно заявил дядюшка.
У него оказался завидный аппетит. Горох ел, орехами заедал. Орехи крушил, корешками закусывал. Так молотил, что любо-дорого
— Что, удивляешься? — промычал дядюшка с набитым ртом. — Проголодался немножко с дороги.
— Я другому удивляюсь, — радовался Хома. — Откуда тебя принесло?
— Ты, небось, слышал, что я в норе утонул?
— Ну да! Я тогда на ручье был, а мальчишки все норы водой заливали — по всему лугу!
— Выплыл, — кратко ответил дядюшка.
— А что я Суслику говорил? Мой дядюшка в воде не утонет!
Он забыл, что Суслику не совсем то говорил. Но какая разница? Главное, дядюшка жив. Вот он сидит!
Долго рассказывал дядюшка о своих похождениях. О том, как его тогда мальчишки схватили, как на базаре продали, как он долго в неволе жил, как наконец убежал. И про то, как любимого племянника нашёл. Свет не без добрых зверей — направили. И вообще, хомяк хомяка видит издалека!
— Теперь я всю оставшуюся жизнь, — развалился дядюшка на мягкой постели Хомы, — отдыхать буду. Я это заслужил.
Хома не придал значения его роковым словам. И напрасно. Когда над собою шутят, частенько нешуточную правду говорят.
Дядюшка целый месяц шутил про отдых. И всерьёз отдыхал.
Он всё время отсыпался. После лёгкого сытного завтрака, после тяжёлого обильного обеда, после долгого плотного ужина. Да и ночью спал сладко. Больше он ничего не делал. И меньше — тоже.
Даже пальцем шевельнуть не хотел, чтобы пополнить быстро исчезающие припасы. Говорил, что достаточно настрадался в неволе. Она, мол, его и расслабила. Приучила к бесконечному отдыху и трёхразовому питанию.
Он и гулять не выходил. Заявлял, что «там» его никуда не выпускали. А от вредной привычки трудно избавиться с непривычки.
Даже воды из ручья не хотел принести.
— Пусть лучше от жажды помру, — говорил, — а не пойду. Я хозяин своему слову!
А таким капризным оказался. То одно подай, то другое принеси! А иногда и всё вместе: одно и другое. И даже третье.
А если что не по нему, называл Хому лентяем и лежебокой. Хорошо, хоть не наказывал — в угол не ставил.
Хома весь избегался, угождая ему.
— Исхудал, — пожалел его как-то Суслик. — Загонял тебя добрый дядя!
— Ты просто завидуешь, что у меня дядюшка
— Да я бы такого на порог не пустил. Или за порог бы выгнал!
— На порог или на пирог? — вдруг рассмеялся Хома. И вновь на минутку стал прежним, каким его и любил Суслик.
— И на порог, и на пирог не пустил бы, — улыбнулся Суслик.
— Ты только так говоришь, а сам бы последнее отдал.
— Я? Последнее? — опять завёлся лучший друг. — Да у меня зимой снега не выпросишь! — Подумал и сказал: — Я зимой сплю.
— Дотянуть бы до зимы, — мечтательно произнёс Хома. — А там, глядишь, и дядюшка заснёт.
— Навечно, — добавил Суслик.
— Хватит, — одёрнул Хома. — Ты не знаешь, какой он у меня замечательный!.. Некогда мне здесь с тобой распотякивать. Мне к Выдре сбегать нужно, дядюшка свежей рыбки захотел.
— А раков он не заказывал? — невинно спросил Суслик.
— Нет, — пробормотал задёрганный Хома.
— Жаль. Они бы его хватанули!
И вот так все встречи. Лучше бы и не виделись. Сплошное расстройство.
У Хомы теперь Суслик не появлялся. Один только раз побывал. Но и этого ему было достаточно.
Дядюшка, набравшийся сил на непрерывном отдыхе, вышвырнул его из норы. Легко, как пушинку! Суслик сам виноват. Нельзя до таких безобразных поступков старших доводить. Придержал бы язычок, вместе бы мирно поужинали.
Дядюшка тогда сильно переживал:
— Надо было выкинуть его после ужина. Никогда себе не прощу, что натощак, голодного, выбросил!
Хома потом возвёл странное дядюшкино раскаяние в невиданное достоинство.
— Дядюшка очень жалел, что ты не остался на ужин, — горячо говорил он лучшему другу.
Суслик даже задохнулся от возмущения. Но промолчал.
— Места он себе не находил от волнения, — сокрушался Хома, разрываясь сердцем между родичем и другом.
— Да уж нашёл, не волнуйся, — пробурчал, не выдержав, Суслик.
— Что — нашёл? — не понял Хома. Он здорово отупел в последнее время.
— Место нашёл. На чужой мягкой постели.
— Я себе тоже охдпочку травы принёс, — сказал Хома. — Ты не думай, я больше на земле не сплю.
— Только этого и не хватало! И в кого ты такой чудак?
— Наверно, в дядюшку, — смутился Хома.
— Если бы ты в него был, его бы в норе не было.
Вот и весь сказ. Трудно Хоме. Дядюшке угодишь, друг обижается. С другом согласишься, дядюшку рассердишь.
«А как было бы хорошо, если бы дядюшка и Суслик подружились, — мечтал Хома. — Сразу стало бы легче. Суслик-то один живёт, ему много не надо. Подкидывал бы что-нибудь нам из своих запасов. Втроём легче прожить, чем вдвоём — с дядюшкой!..»