Волшебный локон Ампары (сборник)
Шрифт:
Изловчившись, обхватываю его поперек тела и поднимаю над пропастью. Несколько мгновений колеблюсь, но Хейдель рвет из-за пояса нож. Тогда я разжимаю руки – коричневое тело летит в гудящую бездну…
– Как ты мог?! – слышу я шепот Майи. – Ведь это – человек!..
Я резко поворачиваюсь к ней и смотрю в расширенные глаза. Ее рука неуверенно блуждает по щеке, рот приоткрыт в испуге.
– Молчи! – говорю ей почти грубо. – Ты не знаешь, что он хотел сделать. Однажды он сделал такое… Звали его Курт Хейдель, пока не проснулась в нем звериная ненависть
– Ты… защищал себя? – спрашивает она.
– Тебя. Кстати, как он оказался здесь?
Девушка медлит с ответом.
– Это я виновата. Мне хотелось отсрочить момент разъединения наших миров, и это мое желание помешало миолмам хранилища объемных знаний удержать того, кого ты называешь Куртом Хейделем. А миолмы искусства – она показывает рукою на торы – не научены противодействию.
– Он действительно человек или… или это мой бред?
Она опять задумалась.
– Не знаю, как ответить тебе…
– Прямо, как принято у людей. А я попытаюсь понять.
– Хорошо… я попробую. Он существовал помимо твоего сознания.
– А ты?
– И я существую, и все, что видишь вокруг.
– Значит, он – человек?
– И да и нет.
– Как это понимать?
– Мы называем человеком того, кто один. Для тебя это понятно и просто.
Но есть понятие более сложное – алитора, что значит: один во многом.
– Стало быть, существует два одинаковых Хейделя?! Один – точная копия другого!
– Да, у него была двойная алитора. Мы умеем многократно усложнять природу людей. Но почему это наше умение так удивляет тебя?
– Невероятно… – только и мог прошептать я в ответ.
– Двойная алитора – два одинаковых человека, – продолжает Майя. – Между ними нет никаких различий. Но тот, который был с нами, погиб… Остался второй – человек-первооснова.
– Первооснова Хейдель тоже погиб, – замечаю машинально я. – Давно погиб… в туманных пропастях Меркурия, после того, как встретили его твои миолмы.
– Теперь ничто не в силах возродить его! – в голосе Майи тревога.
– Вот и прекрасно. Таким, как Хейдель, нет места ни в одном из миров… Я, кажется, начинаю понимать ее объяснения. Конечно, не до конца, не полностью, но кое-что все же улавливаю. Допустим, что человека можно размножить подобно фотокопиям, хотя я и не представляю себе как. Но зачем?..
Н-да… Мир, который в первую минуту показался мне красивой сказкой, постепенно обрастает реальной плотью и в конце концов обретает в моих глазах отнюдь не сказочную сложность… Внезапно зарождается догадка:
– Скажи мне, Майя… Ты тоже представляешь собой эту самую… алитору?
Замечаю, что мой вопрос ее взволновал.
– Да, двойную.
– Ту, вторую, тоже зовут Майя?
– Да, так звали ее. Сейчас ее зовут Руада. Она далеко отсюда. Но если пожелаю, я могу вернуться туда, в большой мир Туаноллы.
– И тогда вам с Руадой могут вернуть обычное единство?
– Конечно… Но я не хочу, хотя объединенные знания сделают наше единство богаче. Да и она не захочет…
– Вот
Синие глаза становятся удивительно глубокими, нежными. Неземные глаза…
– Я боюсь, что нас будет разъединять бездонная пропасть.
– Что именно?
Предчувствую что-то большое и грустное для себя.
– Любовь… – слышу в ответ.
Молчание. Эта минута тишины одинаково нужна мне и ей.
– Да, теперь тебе будет трудно… – наконец прерываю молчание. – А твоя первооснова не имеет на тебя каких-либо преимущественных прав?
Задавать этот вопрос, конечно, не следовало.
– Прав?.. – переспрашивает Майя. Качает головой: – Нет. Мы совершенно одинаковы: она – это я, я – это она. Но мы существуем независимо друг от друга и лишь с течением времени обретаем различие.
– Но зачем, Майя, зачем все это, зачем? – восклицаю я, в отчаянии сжимая ее маленькие руки в своих ладонях. – Какой во всем этом смысл?!
Видимое пространство за ее спиной наполняется вертикальными колоннами ярко окрашенных лучей. Цвет лучей быстро меняется от золотисто-желтого до рубиново-красного, от изумрудно-зеленого до ультрамаринового, и есть в этой игре что-то от радужно колючих вспышек на гранях алмаза. Откуда-то издалека доносится приглушенный гул.
Майя смотрит на меня и молчит. Опомнившись, я отпускаю ее руки. И тоже молчу, стыдясь своего внезапного и, может быть, непонятного ей порыва. Красочный накал достигает своего апогея, вибрирует на самых высоких нотах цветовой симфонии. Кажется, будто все вокруг вот-вот расплавится и потечет, завертится в чудовищном водовороте огня… Но что-то мешает этому: не выдерживают, обрываются струны лучей, угасают источники света.
Наступает призрачно-таинственный покой…
В сумраке можно различить матовые купола каких-то грибовидных сооружений, смутные контуры странно разветвленных конструкций. Бледные полоски света, которые невесть откуда просачиваются сюда, в этот изменчивый мир, еще недавно блиставший всеми оттенками спектра, производят удручающее впечатление. Тишина… Но тишина напряженная – будто ожидание взрыва. Бледные полоски вздрагивают и начинают мерцать, постепенно обретая полную гамму лазурно-голубых тонов. Голубое мерцание вызвало неожиданный световой эффект: над матовыми куполами возникают двойные ореолы трепетного свечения… Полукружия ореолов кажутся сводами прозрачных, уходящих в перспективу галерей.
Внезапно купола расцветают шаровыми вспышками, слышится знакомый гул. Опять из промоин вырываются языки оранжевого пламени. Майя, словно очнувшись от глубокой задумчивости, говорит:
– Какой в этом смысл, спрашиваешь ты? Все просто: если бы мы не умели создавать алиторы, мы не могли бы проникать в Пространство так далеко… Посмотри туда. И ты все поймешь.
Я оборачиваюсь. На фоне звездного неба медленно вращается исполинский оранжевый шар. Узоры незнакомых созвездий…
– Таэма, – произносит Майя, и я догадываюсь, что это – одно из солнц Туаноллы.