Воля императора 3. Дебют
Шрифт:
– Ваше величество, вы читаете газеты? – строго спросила Ольга Николаевна.
– Читаю, – кивнул я, хотя на газеты времени не оставалось. Если в них пишут что-то действительно важное, мне их секретарь приносит, предварительно отчеркнув нужное. И что может в прессе быть такого, чего не знал бы государь Всея Руси? Вот, иностранные я бы читал сам, так языкам не обучен.
– Значит, вы читаете не все, – безапелляционно заявила матушка. – Или читаете по диагонали, как гимназист.
Если бы мне об этом сказал кто-то другой, то он бы уже выскочил из кабинета. Но коли разговор ведет
– Ольга Николаевна, вы пришли, чтобы указать на значимость прессы?
Дескать – если это все, то до свидания. Кто другой бы намек понял, но не она. Или матушка все поняла, но посчитала нужным пропустить мимо ушей? Упрямства дочери покойного императора не занимать, особенно, если она считает себя правой. Эх, беда с женщинами.
Великая княгиня оправила подол платья и слегка насмешливо сказала:
– Я к тому, что в газетах ведется целая война – мол, нужно ли императору заказывать новую корону, нет ли? Кое-кто считает, что император молодец, а кто-то – что он слишком экономен. Но разве мы должны уподобляться каким-то немцам? Это немцы экономят на всем, даже на спичках.
Я с тоской посмотрел на пачку бумаг, которую планировал просмотреть. Там должен быть черновой проект начальника Генштаба об оборонительных сооружениях в Галиции и на границе с Восточной Пруссией. Не то, чтобы я слишком разбирался в укрепрайонах, но параметры линии Маннергейма немного помню, да и линию Мажино изучал. В общих чертах пойму, а для тонкостей имеются специально обученные люди, вроде генерала Карбышева, который, и в этой реальности является лучшим специалистом по военно-инженерному делу. Оказывается, Карбышев, по поручению моего деда, строил нечто подобное на границе Афганистана. Не знаю, как он умудрился вписать крепости в линию гор, но как-то сумел.
– Ваше величество, большинство ваших подданных сошлись во мнении, что новая корона для коронации вам жизненно необходима, – сообщила матушка. – Но самое главное – она нужна вашим подданным. Корона – это не только головной убор, но и символ.
– Вы мне об этом уже говорили, – устало сказал я.
– Да, но повторю для вас еще раз. И еще. Подданные отнеслись с огромным уважением к тому, что их император не желает тратить государственные деньги на новую корону, желая употребить их на нужды народного образования и медицины, но власть императора зиждется на традициях. Народ считает, что коли император не желает иметь новую корону, то прямая задача народ помочь ему собрать средства. Поэтому, в Нижнем Новгороде начался сбор денег.
– В Нижнем Новгороде? – удивился я. – Они что, Пожарского с Мининым вспомнили? Собирают деньги на корону, словно на народное ополчение? Они там ещё жён и детей ростовщикам не закладывают?
– Александр, отнесись к этому серьезно, – сказала матушка. – Нижний Новгород один из самых богатых городов что в семнадцатом веке, что теперь. Они искренне верят, что помогли Романовым занять престол, значит, обязаны помочь снова. Естественно, что они выступили с инициативой. А их уже поддержал Ярославль, Москва, даже Баку и Варшава.
Вон оно как. Перешла на ты, да еще и по имени называет.
–
– Вы – император. Если император выглядит достойно, значит, достойно выглядит весь народ. Если нет – значит народ плох. Вспомните, что в Смутное время люди посчитали, что голод и неразбериха случились из-за плохого царя. Но вас на сегодняшний день считают хорошим государем. Если бы вы внимательно читали газеты, то уже знали, что у вас невероятная поддержка среди народа.
– С чего вдруг? – удивился я.
– Люди знают, что вы очень достойно себя вели во время покушения. Не струсили, а рявкнули на толпу. Говорят – кое-кто обмочился от страха. Зато зауважали. Авторитета вам добавило и дело Сангушко с Дризеном. Впервые со времен Петра Великого были наказаны изменники и казнокрады. Обычно, все спускалось да замалчивалось, лишь ограничивалось ссылкой. А вы устроили обряд гражданской казни для высших сановников империи. Такой поддержки не было даже у моего покойного отца, а уж Николая Александровича народ любил.
Ну да, ну да. Народ любит, если наказывают министров. Ишь, понравилось, как я рявкнул.
– Людям очень импонирует, что в вас нет низкопоклонства перед Европой. Это вы ведь сказали, что у нас свой путь и Запад нам не указ? Мол, пока европейцы собак гоняли, мы с монголо-татарами сражались.
Кажется, что-то такое я говорил на встрече с журналистами. Ишь ты, как легко оказывается понравиться народу.
– Ещё в народе идет спор – почему раньше, когда вы были наследником, о вас распространяли такие вздорные слухи? Одни считают, что это замысел деда, чтобы ваши враги не отнеслись к вам всерьёз, а другие – что это происки европейцев. Мол – на самом-то деле наследник был очень приличный молодой человек.
При этих словах голос великой княгини дрогнул, а из глаз показались слезы. Я встал, подошел к матушке, прижал её голову к груди и погладил по голове, как маленькую. Не удержавшись, чмокнул её в макушку, и сказал:
– Все будет хорошо. Ваш Саша встанет на ноги, а я свое слово сдержу – отдам ему престол. Он сядет, закажет себе корону.
Ольга Николаевна вдруг взяла мою руку, и поцеловала. Вот тут и я чуть не сел. Впервые в жизни мне целует руку женщина, да ещё и считавшаяся моей матерью. Испугавшись, я выдернул руку. Возможно, слишком резко.
– Ольга Николаевна, что вы, право слово?
Не знаю, не то за водой бежать, не то звать секретаря – у того наверняка есть коньяк? Но моя приемная матушка уже взяла себя в руки.
– Александр, простите, не сдержалась, – повинилась великая княгиня. Вытерев слёзы, сказала. – Понимаете, когда я читаю о том, что наследник на самом-то деле был хорошим человеком, а всё, что про него было написано раньше, поклеп и ложь, во мне что-то происходит. Чувствую одновременно и злость и радость. Простите – я и на вас, то есть, на тебя злюсь, и в тоже время очень благодарная. Кажется, отчего я должна злиться? Ведь вы, в сущности, восстановили репутацию моего сына. Но всё равно, в голову лезут гаденькие мыслишки, что на вашем месте мог быть мой сын. Чем он вас хуже? Понимаете?