Воля под наркозом
Шрифт:
Приободренный столь дружеской формой обращения – двуличие Чехова в полной мере он познать еще не успел, даром что психиатр, – Колобок воодушевленно продолжил:
– С памятью у него, думаю, все в порядке, только пьян он был в стельку. Успешно провернул какое-то дельце, на радостях насосался под завязку, а вместо того, чтобы тачку поймать да спокойно до дома доехать, решил прогуляться малость. Но заблудился – пешком-то по городу ходить не привык. Забрел на какую-то железнодорожную станцию, какую именно, он потом вспомнить не смог. Смотрит – на рельсах мужик
– Блатной, что ли? – поинтересовался Чехов. Он уже остановился у обочины и теперь внимательно слушал рассказ Колобка, поводя ушами, как та лошадь, которую мне не так давно удалось увидеть первый раз в жизни с близкого расстояния, а потому разглядывал я ее во все глаза и запомнил надолго. Лошадь была восхитительной гнедой масти, с белыми «чулочками» на всех четырех ногах.
– Не знаю. Он вообще о работе предпочитал помалкивать, сказал только, что они коллеги. Заплатил он за несколько дней вперед, поэтому особенно его никто и не допрашивал. Я как раз дежурил…
– Везет тебе на такие случаи, – заметил я вскользь.
– Это точно, – согласился Колобок не без гордости. – В милицию, понятно, сообщать не стали – особых оснований не было. Да и кому охота лишний раз с этими… – Колобок прикусил язык, опасливо покосился на невозмутимого Чехова и вернулся к нейтральной теме. – Я до утра с ним провозился… Любопытнейший случай!
– Ты, тезка, не отвлекайся, – попросил я, в корне пресекая его попытку прочесть нам неминуемую лекцию по клинической психиатрии, – у тебя, друг мой, таких случаев уже три.
– Прямо эпидемия какая-то на нетипичные амнезии… – сказал Чехов, тщательно выговаривая явно новое для него словосочетание. – А этот третий действительно лечился в вашей клинике?
– Да, – с видимой неохотой подтвердил Колобок, внезапно потерявший к разговору всякий интерес. – Им Тарас занимался.
– Это еще кто?
– Коллега мой, Тарасов Эдуард Григорьевич.
– А, это такой мордастый, на бульдога похож? – припомнил я.
– Он самый.
– Не больница, а прямо малина какая-то, – изумился Чехов. – Кликухи у всех…
– Почему это у всех? – обиделся я. – У меня, например, нету.
Колобок покосился на меня с добродушной ухмылкой, не опровергая, но и не торопясь подтвердить услышанное.
– Дальше, – потребовал Чехов.
– А что дальше? Утром заявился Тарасов, отобрал у меня пациента и нахально посоветовал уделять больше времени своим больным. А через неделю сказал, что приехали родственники и забрали его в деревню. Только я внимательно просмотрел все касающиеся его бумаги и не заметил там ни единого упоминания о каких-либо родственниках.
– Может, коллега родным сообщил?
– Возможно. –
Чехов запустил двигатель, но тут же его выключил.
– Слушай, Вова, – мы с Колобком одновременно повернулись. Чехов хмыкнул: – Вообще-то клички не так уж плохо, каждый отзывается на свое, только за ним закрепленное имя.
– Слушай, Чехов, – пригрозил я, – будешь выдрючиваться, мы тебя тоже как-нибудь обзовем, позабористее.
– Понял, не дурак. Я что спросить хотел. А этот Попов, случайно, в вашей клинике не лечился?
– Мне откуда знать? – как-то неестественно зевнул Колобок. – Мне только сегодня сообщили, что он Попов.
– А ты, дорогой, узнай, – душевно сказал Чехов. – Сегодня же и узнай.
– Точно! – меня аж в дрожь бросило. – Представляете, в нашем психиатрическом орудует шайка злых психиатров, которые методично, одного за другим, выводят из строя лучших людей державы!
– Ну уж и лучших, – усомнился полковник. – Меня почему-то не тронули.
Я не рискнул обсуждать его достоинства, только злорадно заметил:
– Да? А разве следить за тобой уже не начали?
– Ребята, мне бы на работу…
– Да погоди ты, – отмахнулся Чехов. – Не, не катит. Твоя теория ни к черту не годится. Да и не тянут твои коллеги крутые дела проворачивать.
У меня отвисла челюсть. Полковник что, за хлопотами окончательно чувства юмора лишился?
Чехов между тем завел двигатель и уже без сюрпризов погнал к клинике. Колобок моментально повеселел.
– А что же ты про своего приятеля ничего не спрашиваешь?
– Не люблю плохие новости выслушивать, – отозвался я уныло. – А после того как сегодня на этот «фикус» насмотрелся…
– Ты имеешь в виду Попова? Так вот, – Колобка прямо-таки раздуло от гордости, – дела Колесова по сравнению с «фикусом», как ты изволил выразиться, не так уж плохи. Он уже некоторые слова усвоил.
– Но эта «лиана» тоже разговаривает, – заметил я без особого воодушевления.
– У Попова всего-навсего удалось выработать условный рефлекс. А то, что он при этом еще и слова говорит, так это только благодаря естественному для человека устройству голосового аппарата. Лабораторная крыса тоже бы говорила, если бы могла. А у Колесова проблески интеллекта проскальзывают. Пока слабые, но проскальзывают. Он даже на меня уже реагирует и на телевизор. На телевизор, правда, чаще.
– То есть ты хочешь сказать, Мишку не обязательно ждет растительное будущее?
Колобок уже важно открыл рот, но тут в разговор встрял Чехов.
– Док, – деловито сказал он, вероятно, даже не обратив внимания, что прервал столь интересную беседу, – давай-ка сориентируемся по поводу дальнейших действий.
– Легко. Но чуть попозже, если не возражаешь. – Я снова развернулся к тезке, с нетерпением ожидая ответа на заданный вопрос.
– Нет, сейчас, – уперся Чехов. – Уже почти приехали. Давай Ко… Крутикова выгрузим, дальше своим ходом отправимся. А тачку на Тверской бросим. Завтра за ней вернемся.