Воля судьбы
Шрифт:
— Пятьдесят тысяч! — повторил Торичиоли. — Пять тысяч и пенсия, заемное письмо в пятьдесят тысяч…
— Да, и ценный подарок в день свадьбы еще… Говорите, что вы придумали?
— Средство довольно старое, но тем не менее всегда действительное… У нас, в Италии, есть много секретов. Когда-то я занимался кое-чем. Можно молодой девушке дать несколько капель…
Карл махнул рукою, не желая дальше слушать.
— Я думал, у вас есть что-нибудь более серьезное, — сказал он разочарованно и снова заходил.
Тонкие
— Неужели, барон, вы думаете, что я говорю вам про те эликсиры, корешки и нашептывания, которые якобы способны приворожить девушку к кому-нибудь или заставить ее полюбить?… Нет, Джузеппе Торичиоли никогда не занимался шарлатанством… Ему известны рецепты более действительные и знания более точные…
— Что же это? Яд, что ли?
— Зачем яд? — рассмеялся Торичиоли. — Нет, напротив, самый жизненный напиток… В наших интересах, чтобы молодая девушка жила и благоденствовала, а молодого человека, который нам мешает, и без того немедля ушлют куда-нибудь очень далеко… После случившегося сегодня он нам уже не опасен…
— Ну, так я не понимаю… — перебил Карл.
— Очень просто! Молодого человека ушлют — в этом нельзя сомневаться, и вы останетесь хозяином положения, будете одни здесь, и тогда-то несколько капель известной мне настойки могут оказать свое действие.
— Да что же это за настойка? — нетерпеливо перебил Карл. — Что же, заставив княжну выпить ваши капли, вы вольете в ее сердце любовь ко мне?
Торичиоли снова улыбнулся и ответил:
— Любовь? Пожалуй — да. Но именно к вам? Нет, сделать это я не в силах. Однако довольно и того, что мои капли возбудят в ней такую страсть, такое желание страсти, что никто не убережет ее и сама она побороть себя не будет в силах, а так как, кроме вас, никого она более подходящего возле себя не увидит, то она и рада будет кинуться вам на шею.
— Вот оно что! — протянул Карл. — Но это ужасно!.. Ведь это все равно, что украсть ее сердце.
— Но зато это верно, — спокойно проговорил Торичиоли.
Карл задумался.
— Да, ужасное, но верное средство — это правда, — сказал он наконец, произнося вслух то, что было у него на уме, и заходил по комнате. — Но если я составлю ее счастье, — заговорил он опять, — то сделаю все, чтобы она видела в жизни одну только радость… Синьор Джузеппе, я говорю вам, что она не раскается в потере этого безродного найденыша… Я люблю ее…
— Тем лучше, — подтвердил Джузеппе, вполне понимая эгоистическую самоуверенность барона: все влюбленные на один лад, и все они думают, что рай только в их шалаше.
— И у вас есть готовым этот эликсир?
Торичиоли поморщился. В душе его, видно было, промелькнуло что-то неприятное, словно тяжелое воспоминание, какой-то призрак прошлого, которому он не хотел позволить возродиться.
— Нет, — ответил он, — у меня нет готовых капель, их
— Девятое июня, кажется.
— Странно! — как бы говоря сам с собою, произнес итальянец, поводя плечами, — ровно девятнадцать лет тому назад я в последний раз должен был применить свое искусство… Много времени прошло с тех пор…
Но Карл был занят своими соображениями, и воспоминания синьора Джузеппе не интересовали его.
— А много времени вам понадобится, чтобы составить капли? — спросил он.
— Если найду все необходимые материалы, то недели две, самое большее — три…
— Долгий срок! — сказал Эйзенбах.
— Какой вы нетерпеливый!
— Тут дело не в нетерпении, а в том, что рассерженному князю вдруг может прийти фантазия завтра велеть мне приготовить лошадей. Теперь я вижу его характер.
— Скажитесь больным, лягте в постель; я буду делать вид, что лечу вас. И вы только выиграете в глазах князя тем, что так потрясены, что даже заболели.
— Синьор Торичиоли, вы — умный человек! — проговорил Карл улыбаясь.
— Господин барон, вы очень любезны! — в тон ему ответил итальянец.
— Значит, по рукам?
На лице Джузеппе еще раз явилась его особенная улыбка. Он улыбался всегда одними губами, глаза у него оставались серьезны, как это бывает у людей или очень несчастных, или таких, на совести которых лежит какой-нибудь упрек за прошлую жизнь.
— Нет, господин барон, не совсем еще по рукам, — остановил Торичиоли Карла, когда тот для заключения условия протянул ему руку.
— В чем же дело? — удивился Эйзенбах.
— Да в том, что вознаграждение, которое вы мне предлагаете, слишком мало.
— Слишком мало? Вам мало пятидесяти тысяч?
— Вот видите ли, — с расстановкой проговорил итальянец, — я рискую уж слишком многим.
— На мой взгляд — решительно ничем. Никто не может узнать. И в моих, и в ваших интересах хранить тайну, а никому, кроме нас, она не известна.
— Да, но… вот тут что: я должен нарушить одно обещание… больше обещания — клятву… данную мною ровно девятнадцать лет тому назад…
— Ну, это, значит, — эпизод из древней истории; можно легко забыть то, что было девятнадцать лет тому назад.
— Согласитесь, однако, барон, что из-за пятидесяти только тысяч нарушить клятву…
— Синьор Торичиоли, вы, разумеется, рассказываете мне сказки про ваши клятвы.
— Которым вы можете верить или нет, — подхватил итальянец. — Но ведь вы должны получить за княжною около миллиона; неужели вам жалко увеличить мою долю?
— Этот аргумент более рационален, — сказал подумав Карл. — Но капли уже будут поднесены вами, я ни во что не вмешиваюсь… Сколько приемов вы должны дать?
— О, достаточно одного — в пять или шесть капель!