Волжане
Шрифт:
Однако веки дрожали.
«Вот как можно одновременно спать не спать?!»
Тимка не выдержал, дернул из кучи подсохшую соломинку и метелкой прошелся по нежным Радкиным ушам, выглядывающим из-под сбившегося набок платка. Поднявшийся в ответ маленький кулачок ясно высказал мысль о недопустимости подобных экспериментов.
«Ну и спи… заспиха!»
Возчиков сверху было не видно.
Точнее возчицы, тети Мани, здоровущей бабы в самом соку, при этом называющей себя старой дряхлой развалиной. Как-никак сорок лет. Однако зубы у нее были в целости, а характер остался на старости лет все такой же
Вот и сейчас она что-то напевала, сидя на облучке. Если и прерывалась, то только для того, чтобы поругаться с лошадью, медленно тащившей, по ее мнению, себе прокорм на зиму. Корила ее всячески, и даже подгоняла хлыстом, но та отвечала пренебрежительным фырканьем, ничуть не прибавляя шаг.
Для тетки подростки были всего лишь сезонными работниками, которых ее дальний родич попросил подвезти до деревни. Вот только она не скрывала сомнений, что они там могут найти себе работу.
Нет, летних дел было невпроворот, но по ее мнению все, на что детишки могли рассчитывать, это скудный прокорм в обмен на обильный пот и толстую корку трудовых мозолей. Даже проворность, с которой мальчишка помогал ей метать сено, ничуть не убедила ее в обратном.
После того, как Тимка зевнул, огласив окрестности протяжным стоном, Маня тут же перекинула свое внимание на него.
— Поднялся, красава лесная? Отряхайся и спускайся снедать, пока твоя невестушка дрыхнет! Выкладывай на общую тряпицу, что там у тебя есть, полдень уже.
Тетка весьма бойко разговаривала по-словенски, пусть и со своими особенностями. Собственно, а чего не толковать, если и происходила она из одного из многочисленных славянских племен. Название Тимке ничего не говорило, но он подозревал, что была она из тех, кого булгары называли мурдасами, и кто с давних пор жил в окрестностях Суры.
Пускало ее племя, конечно, себе кровь от эрзян, черемисов, да насельников с Дона, пришедших с русами, но в основном роднились со своими. Хватало деревень в округе.
Так что говор, был особый, но слова почти все знакомые, а если понимаешь мордву, то и все. А к той Тимка уже привык за два года. Тетка тоже осознавала то, что он говорил, хотя переспрашивала нередко, и тогда ему приходилось подбирать другие слова.
— Красава, а красава, слышишь ли? Скажи, что это ваш староста мне телку на лошадку сменял, а? Изъяны у нее или просто характер злобный? Ты мне правду говори!
— А не станешь на меня злиться за правду эту?
— Да больно надо! Я вообще не обидчивая!
— Так нетель ты сменяла, а не телку, — поделился Тимка уже устаревшими сведениями. — И за то твой родич с тобой сеном поделился, за три дня не вывезешь. И мне он не староста!
— А то я не вижу, кто ты есть! Не с Ветлуги ли?
— Ага, оттуда.
Тогда ваш староста, ваш… К вам переметнулся!
Деревенька, куда они направлялись, хоть и числилась под ветлужцами, но, по сути, осталась под управлением Веремуда. Того самого кто вывел полусотню Ивана на белый свет из таежных мордовским лесов. А что? С остальными русами в набеге на воронежских ясов не участвовал? Бунт против ветлужцев не поддержал? Вот и остался при своих, ему даже кое-какие отступные за землю дали.
А уж почему Веремуд ни слова поперек новых хозяев не сказал, из-за того ли, что его брат фактически заложником
— Ну и что. Он же тебе родич, а не мне!
— Родич… Оглоед он, а не родич! Так знала, что надует! Ах, я и подумать не могла, старая, что скотина не праздна! Ведь на случку не водила! Нешто сынок мой недоглядел?
— Но лошадка ведь нужна?
— Нужна, соколик оно ведь и буренушку жалко! — Маня чуть подождала и с вызовом спросила. — А, знаешь ли, хлопец, сколь такая молока давала бы? До трех ведер! А у меня два десятка коров на выпасе!
Вспомнив, что это именно он потратил подотчетные деньги на выкуп племенной скотины, и ему еще из-за них отчитываться, Тимка вздохнул.
— Видать из-за этого староста и взял. Да ладно, Мань, куда тебе это молоко девать?
— Как это куда?! — непритворно возмутилась та. — Вот, на, попробуй! На ржаном квасе! А этот и вовсе губчатый, с закваской из перетертого желудка ягненка! Сам ешь, девке твоей я оставлю…
Тетка развернула холстину и притянула ему два небольших кусочка сыра, которого, если говорить честно, Тимка не видел уже давно? И если тот, что на квасе, был отдаленно похож на обычный творог, который на Ветлуге как раз таки называли кислым сыром, то губчатый…
Рот наполнился слюной, и Тимка в несколько заходов отправил предложенное лакомство, за щеку, а потом еще и аккуратно подобрал прилипшие на ладонь крошки. Голодный желудок довольно заурчал, и жирная масса с кисловатый молочным запахом быстро рассосалась, проваливаясь в утробу.
— Вкусно, второй кусок и вовсе на брынзу похож! Еще бы ржаную горбушечку к нему, — облизал измазанные пальцы Тимка, — вот было бы счастье!
— От хлебушка и я не отказалась бы, да зерно еще по весне кончилось, — мечтательно и одновременно печально произнесла Маня, и почти без паузы продолжила. — А еще я сухой сметанный делаю. И на желудках телячьих, этот еще тверже и хранится дольше.
— А у нас нельзя губить телят [32] . Совсем.
— Мясо их нельзя исти? Нечистым считается?
32
Нельзя губить телят — «…Телятины все упорно сыздавна, не знаю по какой причине, избегают до того, что царь Иван Васильевич приказал бросить в огонь рабочих, строивших крепость в Вологде, за то, что они, вынужденные голодом, купили и зарезали теленка…» (Я. Рейтенфельс. Сказание о Московии)
— Да как-то, не спрашивал… Нельзя и нельзя! Если молодь заколешь, могут и плетей всыпать от всей души. А на Руси, говорят, еще хуже…
— У нас со скотиной легче, — пожала плечами Маня, — потому и запретов таких нет.
— А хранишь сычужный сыр где, в погребе?
— Сычужный? — Майя посмотрела на него недоуменно, но потом что-то вспомнила и рассмеялась. — Ведь точно, сычугом половцы часть желудка зовут! А храним сыры в бочонке с маслом. Не черствеют, да и само масло не горкнет.