Воображаемое. Феноменологическая психология воображения
Шрифт:
Не покидая область чистой дескрипции, можно попытаться объяснить эту характерную особенность образа. В самом деле, в образе некоторое сознание дает себе некоторый объект. Объект, следовательно, коррелятивен некоему синтетическому акту, содержащему среди своих структур некоторое знание и некоторую «интенцию». Интенция — в центре сознания: именно она нацеливается на объект, то есть конституирует его как то, что он есть. Знание, неразрывно связанное с интенцией, уточняет, каков именно этот объект, синтетически добавляет к нему определения. Конституировать в себе некоторое сознание стола как образа, значит конституировать вместе с тем стол как объект некоего образного сознания. Следовательно, объект в образе появляется одновременно с сознанием, которым я его схватываю, и в точности определен этим сознанием: он не содержит в себе ничего сверх того, что мною сознается; и наоборот, всё, чем конституируется это мое сознание, находит свой коррелят в объекте. Мое знание есть не что иное, как знание об объекте, знание касательно объекта. В акте сознания репрезентативный элемент и элемент знания связаны в один синтетический акт. Следовательно, коррелятивный этому акту объект конституируется одновременно и как конкретный, чувственный объект, и как объект знания. Отсюда вытекает то парадоксальное следствие, что объект представляется нам сразу и извне, и изнутри. Извне, поскольку мы его наблюдаем; изнутри, поскольку
13
На грани яви и сна встречаются довольно странные случаи, когда может показаться, будто образы оказывают сопротивление. Со мной, например, случается, что я вижу какой-нибудь неопределенный объект, вращающийся вокруг своей оси по часовой стрелке, и не могу ни остановить его, ни заставить вращаться в обратную сторону. Несколько слов об этих феноменах мы скажем, когда будем изучать сходные с ними гипнагогические образы.
Глава 4. Третья характеристика: образное сознание полагает свой объект как некое небытие
Всякое сознание есть сознание чего-либо (de quelque chose). Неотрефлексированное сознание нацеливается на объекты, инородные сознанию; к примеру, образное сознание дерева нацелено на дерево, то есть на тело, которое по природе является внешним сознанию; оно выходит за свои пределы, трансцендирует себя.
Если мы хотим описать это сознание, нам, как мы видели, нужно произвести в себе новое сознание, которое мы называем «отрефлексированным». Ибо первое целиком и полностью есть сознание дерева. Тем не менее следует иметь в виду, что всякое сознание является сплошным сознанием. Например, если бы образное сознание дерева являлось сознательным только в качестве объекта рефлексии, получалось бы, что в неотрефлексированном состоянии оно не сознавало самое себя, что является противоречием. Все еще не имея никакого другого объекта, кроме дерева в образе, и само, будучи лишь объектом для рефлексии, оно должно, следовательно, заключать в себе некоторое сознание себя самого. Мы будем говорить, что в отношении самого себя оно обладает имманентным и не-те-тическим сознанием. Заниматься описанием этого нететиче-ского сознания — не наше дело. Но очевидно, что наше описание образного сознания было бы весьма неполным, если бы мы не постарались узнать:
— во-первых, как неотрефлексированное сознание полагает свой объект;
— во-вторых, как это сознание является самому себе в нететическом сознании, сопровождающем полагание объекта.
Трансцендентное сознание дерева в образе полагает дерево. Но оно полагает его в образе, то есть неким иным способом, отличным от того, каким действует перцептивное сознание.
Часто дело понималось так, как если бы сначала образ конституировался по типу восприятия, а затем вмешивалось нечто (некие редуктивные механизмы, некое знание и т. д.), что и помещало его в собственно образном ряду. Получалось, что объект в образе конституируется сначала в мире вещей, а затем, задним числом, изгоняется из этого мира. Но это положение не соответствует данным феноменологической дескрипции; кроме того, в другой работе мы могли видеть, что если восприятие и образ не различны по своей природе, если их объекты даются сознанию не как объекты sui generis* то нам не остается никакого средства для различения этих двух способов, коими мы относимся к объектам; одним словом, мы констатировали недостаточность внешних критериев образа. Следовательно, — поскольку мы все же говорим об образах, поскольку сам этот термин имеет для нас смысл, — нужно, чтобы образ, взятый сам по себе, в самой своей сокровенной природе заключал уже некий элемент радикального отличия. Рефлексивное исследование позволит нам обнаружить этот элемент в позициональном акте образного сознания.
Всякое сознание полагает свой объект, но каждое по-своему. Например, восприятие полагает свой объект как существующий. Образ тоже заключает в себе некий акт веры (сгоуапсе), или позициональный акт. Этот акт может принимать четыре и только четыре формы: он может полагать объект либо как несуществующий, либо как отсутствующий, либо как существующий в другом месте; он может также «нейтрализовать» себя, то есть не полагать свой объект как существующий. [14] Из этих актов два первых — суть отрицания; четвертый соответствует приостановке или нейтрализации тезиса. Третий, позитивный, предполагает имплицитное отрицание актуального и наличного существования объекта. Главное здесь в том, что эти позициональные акты не присоединяются к образу, когда он уже конституирован: позициональный акт конститутивен для сознания образа. В действительности всякая другая теория, кроме того, что она противоречила бы данным рефлексии, погружала бы нас в иллюзию имманентности.
14
Такая приостановка веры остается тем не менее позициональным актом.
Это полагание отсутствия или несуществования может происходить только в плане квази-наблюдения. В самом деле, с одной стороны, восприятие полагает существование своего объекта; с другой стороны, понятия, знания полагают существование конституируемых некими отношениями природ (универсальных сущностей) и безразличны к существованию «плоти и крови» объектов. Например, мыслить понятие «человек» — значит не что иное, как полагать некую сущность, поскольку, как говорит Спиноза:
«Правильное определение какой-либо вещи не заключает в себе и не выражает ничего, кроме природы определяемой вещи. Отсюда следует, что никакое определение не заключает в себе и не выражает какого-либо определенного числа отдельных вещей». [15]
Помыслить Пьера в конкретном понятии означает
15
Ethique, I, prop. VIII, sc. II (цит. по: Спиноза Б. Этика. СПб., 1994. С. 13 — прим. ред.).
Несомненно, существуют суждения восприятия, которые имплицитно заключают в себе нейтрализованный позицио-нальный акт. Именно это происходит, когда я вижу приближающегося ко мне человека и говорю: «Возможно, этот человек — Пьер». Но эта приостановка веры, это воздержание как раз и касается человека, который приближается ко мне. В отношении этого человека я сомневаюсь, что он — Пьер, но в то же время не сомневаюсь, что это человек. Одним словом, мое сомнение с необходимостью заключает в себе полагание некоего существования, типа: ко мне приближается какой-то человек. Напротив, сказать «у меня есть образ Пьера» равносильно тому, чтобы не только отрицать, что «я вижу Пьера», но и что «я вообще что-либо вижу». Интенциональный объект образного сознания имеет ту особенность, что его здесь нет и он полагается как отсутствующий, или что он не существует и полагается как несуществующий, или же что он не полагается вовсе.
Произвести в себе образное сознание Пьера — значит осуществить интенциональный синтез, собирающий в нем множество прошедших моментов, утверждающий тождественность Пьера во всех его различных проявлениях и рассматривающий этот тождественный объект в определенном аспекте (в профиль, в три четверти, во весь рост, по пояс… и т. д.). Этот аспект неизбежно является интуитивным: то, на что нацеливается моя актуальная интенция, есть Пьер в его телесности, Пьер, которого я могу видеть, слышать, могу прикоснуться к нему в той мере, в какой я могу его видеть, слышать и к нему прикасаться. Это тело, которое по необходимости находится на некотором расстоянии от моего, по необходимости занимает относительно меня определенное положение. Дело лишь в том, что Пьера, к которому я могу прикоснуться, я полагаю в то самое время, когда не прикасаюсь к нему. Возникающий у меня образ Пьера — это некий способ не прикасаться к нему, не видеть его, некий имеющийся у него способ не быть на таком-то расстоянии, не находиться в таком-то положении. Вера в образе полагает интуицию, но не полагает Пьера. Для Пьера характерно не бытие, лишенное интуитивной основы, как можно было бы в отношении него предположить, а бытие «интуитивно-отсутствующим», данным в интуиции как отсутствующий. В этом смысле можно говорить о том, что образ облекает собой некоторое небытие. Его объект не является просто портретом, он утверждает себя, но утверждаясь, себя и разрушает. Сколь бы живым, сколь бы трогательным, сколь бы ярким ни был образ, свой объект он дает как несуществующий. Это не мешает нам в дальнейшем реагировать на этот образ, как если бы его объект присутствовал, находился перед нами: как станет видно, может случиться, что мы будем принуждены всем своим существом отреагировать на тот или иной образ, как если бы он был восприятием. Но двусмысленное и ложное положение, в котором мы в силу этого оказываемся, лишь побуждает нас еще сильнее подчеркнуть то, что только что было сказано: напрасно мы стараемся своим поведением относительно объекта породить в себе веру в то, что он существует реально; мы можем лишь на мгновение приглушить, но не разрушить непосредственное сознание его небытия.
Глава 5. Четвертая характеристика: спонтанность
Образное сознание объекта включает, как мы отметили выше, нететическое сознание себя самого. Это сознание, которое можно было бы назвать поперечным (transversale), не имеет объекта. Оно ничего не полагает, ни о чем не сообщает, оно не является познанием: это некий рассеянный свет, который сознание источает само по себе, или, чтобы избегнуть сравнений, — то трудно определимое качество, которое сопутствует всякому сознанию. Перцептивное сознание проявляется как пассивность. Напротив, образное сознание дано самому себе как образное сознание, то есть как некая спонтанность, производящая и сохраняющая объект в образе. В некотором роде это обстоятельство составляет необъяснимую противоположность тому факту, что объект дается как некое небытие. Сознание выступает как созидательное, не полагая, однако, этот свой созидательный характер в качестве объекта. Именно благодаря этому смутному и ускользающему качеству сознание образа проявляется не как плывущий по морю обломок дерева, но как волна среди волн. Оно ощущает себя насквозь проникнутым сознанием и однородным другим сознаниям, которые предшествовали ему и с которыми оно синтетически связано.
Исследуя образы, мы можем получить еще много других сведений. Но для этого нужно будет поместить ментальный образ среди феноменов, обладающих аналогичной структурой, и провести их сравнительную дескрипцию. Похоже, что простая рефлексия выделила все, что могла. Она сообщила нам о том, чтб можно было бы назвать статикой образа, — об образе, рассматриваемом в качестве изолированного феномена.
Мы не можем недооценивать важности этих сведений. Если попытаться сгруппировать их и упорядочить, то нам сразу становится ясно, что образ не есть некое состояние, некий твердый и непроницаемый сгусток, а есть некое сознание. Большинство психологов пытаются обнаружить образ на срезе потока сознания. Для них образ — это элемент мгновенного синтеза, и каждое сознание содержит или может содержать в себе один или несколько образов; изучать роль образа в мышлении, значит стремиться расположить его согласно его рангу среди совокупных объектов, конституирующих актуальное сознание; именно в этом смысле они могут говорить о мышлении, опирающемся на. образы. Теперь мы знаем, что надо отказаться от этих пространственных метафор. Образ есть сознание sui generis, которое никоим образом не может составлять часть более обширного сознания. Нет образа в сознании, которое наряду с мыслью заключало бы в себе еще и знаки, чувства, ощущения. Сознание образа есть синтетическая форма, которая представляется определенным моментом временнбго синтеза и сопрягается с другими, предшествующими и последующими, формами сознания, чтобы сформировать некое мелодическое единство. Говорить о том, что какой-либо объект дан одновременно и в образе, и в понятии, столь же абсурдно, как и вести речь о теле, которое было бы одновременно и твердым, и газообразным.