Вопреки
Шрифт:
Исаев на этот выпад совершенно неадекватно улыбнулся, широко и с каким-то хищным оскалом, а в следующую секунду резко дернул меня на себя, прижимая таким образом, что я, утыкаясь лицом в его шею, дернуться особо не могла. Сердце, и так колотившееся в ускоренном ритме от уровня адреналина, сейчас и вовсе *башило в грудную клетку, разгоняя кровь в венах до гула в барабанных перепонках.
— Чшшш… — зарываясь носом в мои волосы. — Тронуть не должны, но х*й их знает, поэтому сиди и не дергайся. Что не стоит звонить и писать Вернеру, не надо надеюсь объяснять?
— Я поняла.
— Вот и молодец! Сейчас отпускаю, ты мне улыбаешься и им тоже улыбаешься, и удерживаешь это позитивно-веселое выражение на лице, пока мы выезжаем отсюда. Это чтобы лишних вопросов у людей не было. Семен, конечно, как ответственная телефонистка доложит
— Это та тачка, что у шестого бокса стоит?
— Да, тот мудак, который якобы колесо меняет уже полчаса.
Глава 19
Уже совсем стемнело, когда машина Исаева притормозила у моего подъезда.
— Владислав Ю…
— Просто Влад, — оборвал меня на полуслове, чиркая зажигалкой и затянувшись сигаретой, выпустил дым в приоткрытое окно, даже не посмотрев в мою сторону.
– Ты можешь сделать, чтобы его не убили? — тихо, робко и совсем не привычно даже для себя.
— Нихрена у тебя просьбы! — его явно забавляла ситуация, мой страх, моя просьба, приправленная отчаяньем и абсолютной растерянностью. — Милая, я даже тебя еще не тр*хнул, а ты уже такие запросы кидаешь, — прищур темных глаз, намек на улыбку, словно издевка, и эта вальяжная поза царя добили меня окончательно.
— Мне тебе дать надо, чтобы ты помог?! — уже резко и со злостью.
— Неплохой расклад, — спокойствие сквозило во всем: в тоне, во взгляде, в положении тела, — привлекательный, но я все равно не подпишусь, — с некой ленью и с полной уверенностью в своем ответе.
Мне больше ничего не оставалось, как открыть дверь и, не проронив ни слова, выйти из машины. Не успела я войти в подъезд, как машина плавно тронулась с места и слилась с теменью проулка. Войдя в квартиру, закрыла дверь на два оборота замка и, прислонившись спиной к стене, осела на пол, подогнув колени и обхватив руками голову. П*здецовая ситуация без выхода для меня. Я не могла ничего сделать, у меня не было связей, не было знакомых, имеющих достаточное влияние в кругах, в которых крутился Вернер или Исаев, чтобы попросить помощи. Если быть честной, меня все это вообще до жути испугало. Все-таки в некоторых вопросах я так и осталась наивной глупой девочкой, верящей, что бизнес может делаться честно и прозрачно: без укрытия от налогов, рейдерских захватов и прочей чернухи. Нервно рассмеялась от собственных мыслей и потянулась за телефоном. Набирая номер единственного человека, который мог хоть немного помочь прояснить ситуацию, я включила свет и направилась на кухню. Я не знала, чего я хотела больше всего в данный момент, чтобы меня успокоили или на самом деле помогли Марку. Но фортуна уже от меня отвернулась, и Анна не ответила. Сжав бесполезную трубку в руке, я открыла шкаф и взяла оттуда бутылку коньяка. Больше звонить было некому. Но стоило плеснуть в бокал крепленой жидкости, как телефон ожил. На дисплее, вместо ожидаемого номера Марка или хотя бы Анны, высветился Юлькин.
Не у одной меня была сегодня п*здецовая ночь….
Когда раньше я от кого-либо слышала утверждение, что мир — это определенным образом настроенная и отлаженная система, я смеялась и откровенно стебала оратора сего монолога от того, что все эти разговоры мне казались не более чем поносом, слитым в мозги мнимым и незрелым личностям, озабоченным лишь поиском смысла жизни и света в пятой чакре левой пятки. В общем, бред сивой кобылы. Но жизнь порой замысловато тасует карты настолько, что сегодня я, стоя на балконе, вглядываясь в линию горизонта и темень ночного неба, выкуривая уже вторую подряд сигарету, думаю о том, что жизнь далеко не система. Это сумма систем самых разнообразных с индивидуальным набором правил, законов и принципов, порой переплетенных между собой диким и изощренным образом. И даже ситуация Юльки, которая ушла от меня сорок минут назад, пример одной из таких хитроустроенных систем. Парадокс, но люди реально слепы, когда дело касается их собственной жизни.
Юльке изменил муж, и она приходила плакаться. Нет, она не просила помощи с жильем на время развода или посидеть с ее ребенком, пока она будет заниматься бумажной волокитой. Нет. Она просто приходила поныть, тупо по-бабски поныть и не более. И ни о каком разводе речь даже не шла, а стоило мне ненароком об этом меж делом заикнуться, меня тут же чуть анафеме не предали
Эко как меня понесло. Сделала очередную затяжку и затушила сигарету в пепельнице. Все мы зрячие философы, когда дело касается чужой жизни: все видим, все понимаем; в своей же мы обычно беспросветно слепы…
Система, мать ее… Подобная была и в моей семье, и от которой я открестилась, пошла наперекор… Каков же будет предъявленный счет? И смогу ли я его оплатить?..
Глава 20
Несмотря на внутреннюю физическую и эмоциональную усталость, сна не было даже близко, хотя часы показывали половину четвертого утра. Опрокинув в себя еще одну порцию коньяка, я все же вытащила из сумочки забытую когда-то там визитку и набрала номер, который надеялась никогда в жизни не набирать.
— Слушаю, — всего одно слово, а тьма снова безжалостно полоснула по живому.
— Это Катя.
— Чего надо?
— Извини, что так поздно, — и тут же, влив в себя очередную порцию коньяка, произнесла то, что волновало меня больше всего, — как он?..
— Я тебе что, справочное бюро?
— Влад, — тихо, пытаясь удерживать внутреннее спокойствие, стараясь из всех сил балансировать и не сорваться. А сорваться хотелось…, как Юлька: в слезы, вой, с заламыванием рук и нелепыми выкриками. Но вместо этого ровный тон, просящий… впервые. — Я могу как-то ему помочь?
— Нет, — словно ударом молота о наковальню, подводя невидимую черту.
Я не знала, что сказать, как еще попросить, что надо произнести, чтобы он помог. Так ничего и не придумав, признавая свое полное поражение, шумно выдохнула, еле сдерживая подступившие слезы. Уже собиралась сбросить вызов, как голос Исаева шелестом змеи, ползущей по сухой траве, прозвучал в трубке:
— После подписания документов у Вернера будет около восьми часов, чтобы свалить из страны. Я бы на его месте воспользовался этим шансом, — все так же ровно и безэмоционально. — Но зная его упертость, навряд ли он трезво оценит ситуацию.
— Я попробую его убедить, — с нескрываемой благодарностью в голосе за этот своеобразный совет, пусть и поданный так.
— Удачи, — бросил, сразу же скинув вызов.
Мне же оставалось лишь ждать и гипнотизировать телефон в надежде на звонок от Марка.
Но он не объявился этой ночью: ни звонка, ни сообщения, ни его самого. А рано утром я включила телевизор и обмерла от замелькавших кадров на экране, выронив чашку; осколки разлетелись, горячий кофе расплескался по полу, обжигая брызгами ноги и растекаясь по кафелю коричневым пятном. Я, не замечая ничего, всматривалась в экран, сжав похолодевшими пальцами столешницу: люди в балаклавах, автоматы и вой сирен в унисон с голосом репортера: «…рейдерский захват фабрики «Русский текстиль»… возвращение девяностых или так сейчас делается бизнес в России… Генеральный директор предприятия Вернер Марк Генрихович долго боролся за легитимность своего положения, как руководитель, но нейтрализовать конфликт мирным путем не удалось и…». Я бросилась к телефону, набирая номер Вернера: «Абонент временно недоступен», — роботизированный голос прозвучал в трубке, множа и так возросшее до уровня паники волнение.