Вор во ржи
Шрифт:
— То есть у тебя осталось…
— Двадцать пять тысяч долларов, что, вероятно, не самая высокая плата за очень рискованную работу, которую я проделал, но все-таки несколько больше, чем ничего. Чтобы огрести двадцать пять штук, мне надо продать очень много книг.
— А мне нужно вымыть уйму собак. Конечно, это не состояние,
— Совершенно верно, — кивнул я. — И это тоже нас объединяет.
— Мел Торме, начинай прогревать миндалины. Берн, ты еще кое-что приобрел.
— Что же?
— Письма.
— Какие письма?
— Настоящие письма, Берн. Оригиналы, те, которые Карен Кассенмайер украла у Антеи Ландау, а Карл Пилсбери забрал из сумочки Карен Кассенмайер и передал Элис Котрелл, а ты украл из ее квартиры и сделал вид, что сжег, но на самом деле не сжег.
— А-а, эти письма…
— Ну?
— Что «ну»?
— Они же у тебя, так? Их ни у кого больше нет, и ты не бросил их в камин.
— Генри считает, что бросил. Он не знает, что ты печатала для меня пустышки.
— А ты сохранил их. — Кэролайн усмехнулась. — Очередной сувенир, Берн? Как Мондриан у тебя дома, которого все считают подделкой, и только мы с тобой знаем, что это подлинник? Как экземпляр «Глубокого сна» в твоей домашней библиотеке, который Рэймонд Чандлер подписал для Дэшила Хэммета и о существовании которого никто не подозревает?
— Да, они примерно того же уровня, — кивнул я. — Я не мог бы продать их, не мог бы даже показать их кому-нибудь. Но я мог бы наслаждаться тем, что они у меня есть, так же, как книгой и картиной. Но мне не удастся этого сделать.
— Что ты имеешь в виду, Берн?
— Не думаю, что Генри каким-то образом узнал бы об их существовании, и скорее всего, мы с ним никогда больше не встретимся, но я бы об этом знал, и меня бы это беспокоило. Он уверен, что эти письма уничтожены, и очень бы огорчился, узнав, что это не так. Он бы посчитал, что я его предал. — Я нахмурился. — Даже если он никогда не узнает, это все равно будет предательством. Скажу только, что это меня тревожит. Если бы у меня был настоящий камин, я бы их сжег.
— И что ты собираешься делать?
— Уже сделал. Ты знала, что в Нью-Йорке есть компании, которые дают напрокат измельчители бумаг?
— Меня это не удивляет. В Нью-Йорке можно найти компанию, которая даст тебе напрокат слона. Ты взял напрокат измельчитель?
— Мне привезли его вчера. И вчера вечером я пропустил через него всю переписку Фэйрберна и Ландау — страничку за страничкой. Элис говорила, что якобы измельчила письма и потом сожгла то, что получилось, но в этом нет необходимости. Вся королевская конница и вся королевская рать не смогли бы собрать эти обрезки. Я смял их в кучку и выбросил в мусоропровод.
— То есть эти письма больше не существуют.
— В читаемом виде — нет.
— Но ты прочитал их перед тем, как уничтожить?
— Я об этом думал, — признался я.
— И?
— И решил, что не стоит. Я решил, что это будет вторжением в частную жизнь.
— Ты постоянно вторгаешься в частную жизнь, — напомнила Кэролайн. — Берн, ты проникаешь в чужие жилища, шаришь по шкафам и тумбочкам и, когда находишь то, что тебе нравится, уносишь к себе домой. По сравнению с этим чтение каких-то старых писем выглядит сущей безделицей.
— Понимаю, — кивнул я. — Но это — Гулливер Фэйрберн, Кэролайн. Человек, который написал «Ничьего ребенка».
— И эта книга изменила твою жизнь.
— Так и есть, — сказал я. — И я считаю, что кое-чем ему обязан.