Ворон и Голландка
Шрифт:
– Вы были там широко известны? – спросила она по наитию, повинуясь несуществующему воспоминанию. – Скандально известны?
Крис улыбнулся. Его внешнее сходство с Вороном до сих пор сбивало Тесс с толку. Во многом он был таким, каким, пожалуй, она хотела видеть Ворона – только повзрослевшим.
– Вот видишь, почему мы с Фелицией хотим, чтобы именно ты помогла нам. У тебя превосходная интуиция.
– Не льстите мне, пожалуйста. Просто ответьте на вопрос.
Крис напоминал ребенка, которого заставили прочитать стихотворение наизусть.
– Сейчас трудно представить, но двадцать пять лет назад мы
– И что вы такого сделали?
– У нас была интрижка.
Взгляд Тесс будто вопрошал: «И это все?» Крис снова улыбнулся.
– Шокирует, да? Шокирует мысль о том, что когда-то такое могло шокировать. Муж Фелиции был научным руководителем в Гарварде. Я был его лучшим студентом и собирался со временем привезти в альма-матер все крупные известные премии. Я разрабатывал теории, которые могли изменить наш мир. Но вместо этого перевернул свой. Я влюбился.
Он снова поправил птичьи гнезда, но его голос приобрел теплый, мечтательный оттенок. Эта часть истории явно была его любимой.
– Я влюбился, а Фелиция забеременела. Хотя постой… Так можно подумать, будто я тут ни при чем. На самом деле я этого хотел. Она забеременела от меня, потому что я не мог без нее жить. Я думал, она не бросит мужа ради меня, но бросит ради ребенка. Не потому что не любила, просто Фелиция была осторожной, рассудительной женщиной. Она в основном поступала не так, как сама хотела, а так, как от нее ждали.
– Но вам удалось все изменить.
– В конечном итоге да, удалось. Ворон появился на свет до того, как она развелась, и мы так никогда и не поженились официально. К тому же разница в возрасте действительно смущала людей. Мне было двадцать два, а ей тридцать три. Глупо, как возраст может сбивать людей с толку, да?
Тесс, которая порой мучилась из-за шестилетней разницы между ней и сыном Криса, не стала отвечать на этот вопрос.
– А Ворон знал обо всем этом?
– О да, – нахмурился Крис. – Хотя вообще-то он, скорее всего, не знает, что мы не женаты. Мальчишек мало заботят такие вещи, так ведь? Они никогда не просят показать свадебные фотографии. Если бы он спросил, мы бы ему сказали, но я не припомню, чтобы заходила речь. Мы каждый год отмечаем нашу годовщину, только это годовщина не свадьбы, а ночи, когда мы встретились. Тридцатое мая. На вечеринке в День памяти [54] . На Фелиции тогда было бледно-зеленое платье.
54
День памяти – национальный праздник США, посвященный памяти всех погибших в вооруженных конфликтах американских военных.
Тесс покопалась в памяти, пытаясь найти хотя бы обрывок этой истории. Ворон наверняка должен был хоть что-то рассказывать об этом. Нет, ничего не вспомнила.
– Я ничего об этом не знала, – сказала она, пытаясь придать голосу грустный оттенок, но получился глухой бубнеж. – А Ворон знал, как познакомились мои родители, как они жили. Он знал, какие бары попадают под надзор моего отца – он инспектор в Балтиморе. Он даже знал, чем моя мама занимается
– Она диспетчер, верно? Высокая, как ты, женщина; старается подбирать под одежду самую подходящую обувь из возможной.
Тесс подошла к комоду Ворона, на котором поверх грубой ткани была выставлена детская коллекция фигурок из «Звездных войн».
– Видите? Вы даже знаете, как моя мама одевается. Это уже больше, чем мне известно о Фелиции. А вы еще хотите сказать, что я знаю Ворона.
– Ворон – один из лучших слушателей в мире.
– Он же постоянно болтает, – возразила Тесс.
– Да, болтает. Но при этом никогда не выдает информации о самом себе, верно? Он рассказывает о последней прочитанной книге, о песне, над которой работает, о чем-нибудь необычном, что увидел на улице. Но никогда о себе. Удивительная черта. Он может одурачить кучу людей, заставив их думать, что они с ним близки, хотя на самом деле вовсе нет. Все эти слова, вся его болтовня – это лишь способ держать людей на расстоянии.
– Значит, я права: я по-настоящему никогда его не знала. Я подхожу для поисков еще меньше, чем думала сначала.
Крис поднялся.
– Хочу кое-что тебе показать. Это внизу, в студии Фелиции. Не возражаешь?
Ночь была прохладной, одной из первых настоящих осенних ночей в году. Они смотрели, как изо рта идет пар, когда шли через сад в коттедж, из которого Фелиция материализовалась днем. Крис Рэнсом отпер дверь и включил свет.
– У Ворона здесь была собственная мастерская, – Крис грустно улыбнулся. – Пожалуй, мы были к нему слишком снисходительны.
– Я пойму ваши теории? – вдруг спросила Тесс, запнувшись на мгновение. Ей было неуютно, она испытывала чуть ли не страх перед тем, что Крис Рэнсом решил срочно ей показать. – В смысле, вы же экономист. Вы сможете настолько упростить, что даже такая балда, как я, поймет?
– Если не смогу, в этом будет моя вина, а не твоя. Исходное положение – изобилие.
– Изобилие?
– Сейчас оно достаточное.
Разум Тесс отказался это понимать.
– Все, что я вижу, говорит о том, что мы живем во времена нехватки, что людей слишком много, а ресурсов – слишком мало.
– Что ж, теория изобилия и начинается с того, что меняет представления об уровне «достаточного». Я привел тебя сюда, чтобы показать студию Ворона. Чтобы убедить: ты знаешь его, а он знает тебя.
Он открыл дверь в дальнем конце огромной комнаты, где работала Фелиция. В окна струился лунный свет, и прежде чем Крис зажег свет, Тесс почувствовала присутствие сотен холстов, больших и маленьких. Но когда помещение осветилось, она увидела, что в комнате их не более дюжины, и все они были довольно небольшого размера.
Со всех холстов на нее смотрело собственное лицо.
Это была она – пастелью, тушью, маслом, карандашом. В одежде и без, с косой и с распущенными волосами. На нескольких картинах даже присутствовала Эсски, которая появилась у Тесс уже ближе к концу их отношений. На одной или двух картинах девушка и собака были изображены спящими – тела зеркально отражали друг друга. Тесс смутилась, представив, как Ворон стоял над ними спящими и запоминал каждую деталь, включая грязные белые носки. Единственное, что было на ней.