Ворон Клара и яблочный год

— Карл! Карл-у-кларры, Дерево! — На ветку яблони села крупная чёрная птица. — Как поживаете?

Яблоня в ответ приветливо скрипнула. Ей нравились птицы. Даже синицы, которые совершенно бесстыдно выклёвывали подсолнухи на грядке: с ловкостью

цирковых акробатов забирались под марлевые колпаки, которыми хозяин укутывал цветочные головки, и — щёлк-щёлк — быстро выковыривали семечки. Даже дрозды, которые налетали в августе хулиганскими стаями, опустошали вишни и расклёвывали яблоки. А крупная чёрная птица нравилась ей больше всех. Она была говорящей — любила поговорить, и это наложило печать на их отношения.

Когда чёрная птица впервые появилась в саду, она тут же увидела яблоню, подлетела и стала устраиваться на ветке:

— Карл! Дерево, я тут присяду… Хотя ваши кривые рруки не очень-то ррасполагают… Кстати, я — Кларра. Воррон!

— Ворон? Вы ворон, Клара? — Яблоня не хотела обидеть гостью сомнениями. Просто она никогда не видела ворона и очень удивилась.

Но Клара захлопала крыльями и обиженно закричала:

— Карл-у-кларры, Дерево! Почему бы мне не быть ворроном? Все невежды уверены, что воррон — муж ворроны. Страшные предррассудки! Ворроны — это ворроны. А ворроны — ворроны. Только не вздумайте, Дерево, называть меня ворронихой. «Поэтесса» — и то съедобнее. «Музыкантша» — терпимее. Хотя и от них у меня сводит лапки и покалывает в носу. Едва я присела на ваши кривые рруки, как вы стали меня оскоррблять!

— Что вы, что вы, — слегка опешила Яблоня. — Я так рада, что вы присели. Мне так хочется с вами поговорить. Мелкие птички суетятся, шумят и не любят серьёзные темы. У них слишком много мелких забот. Вы так от них отличаетесь! Придвигайтесь поближе к стволу. Там у ветки такой изгиб — и вам будет удобнее. Я и не думала, будто вы поэтесса. Я не буду вас так называть. Не волнуйтесь, пожалуйста.

— Да уж, пррошу уволить… — ворчливо сказала Клара и, пару раз хлопнув крыльями, устроилась поудобнее.

— Карл! Карл-у-кларры, Дерево! Вы слышали, что они говорили? Представители местной человеческой стаи? Они утверждают, что я представляю для них интерес! Что я достопримечательность! Укррашение сада! И меня надо подкаррмливать! — Клара так волновалась, что ветка под ней дрожала. — Прраво, приятные человеческие разновидности.

Вы не поверите, Дерево, но это не в первый раз. Я уже была укррашением! Я была достопримечательностью. Я говорила: «Кларра!» — и все приходили в восторг. Вам нрравится, как звучит «Кларра»? Так меня звали там, где я раньше жила. У юных натюрралистов. У них были рразные книжки. И там было про Кларру. Правда, там Кларра была вороной. И её выдали замуж… За кого бы, вы думали, Дерево? Карл-у-кларры… За воррона! Представляете? Предрассудки! Даже юные натюрралисты не считают зазорным выдать воррону за воррона. А ведь натюрр… Вы знаете, что такое «натюрр»? Это значит «природа». Иногда «натюрр» — не просто «натюрр», а «морте». То есть мёрртвая, вы понимаете? Тогда её почему-то принято рисовать. Это дело художников — рисовать натюррморты. Но если натюрр не моррте, тогда за ней наблюдают, кормят её, чистят клетку. Тогда художник не нужен. Нужен натюрралист. И как правило, юный. А они не всегда способны отличить воррону от воррона. Но я прощала эту нелепость юным натюрралистам. Я сохрраняла внутреннее достоинство — рраз они чистят клетку. Клетка, однако, всё-таки тесновата. И хочется рразнообрразия… Дверцу забыли закрыть. Самое сложное — прролезть в оконную щель…