Ворон. Дилогия
Шрифт:
Само-собой разумеется, что в эти дни я не перекидываюсь, хотя мотаюсь по переулкам и казалось бы - без посторонних глаз. Нет - боюсь, что засекут и тогда мизерный шанс на ПОЧТИ НОРМАЛЬНУЮ жизнь полетит к чертям. Проблема решается сама собой.
В одном из таких закоулков передо мной пролетает ворон и прямо в воздухе оборачивается в человека - худощавого шатена лет двадцати пяти.
– Ты чей, птенец?
– Спрашивает он меня.
Тухлятину едят* - копальхем и т.д. Туша животного с неповреждённой шкурой (шкуру могут и зашить при необходимости) закапывают в землю и едят через несколько месяцев. Кто с детства не привык - яд, для аборигенов - лакомство. На Чукотке подготовленную тушу могут засунуть куда-нибудь в болото и достать несколько ВЕКОВ спустя - ничего, съедобно - для аборигенов. Кривится не надо - такие привычки вообще свойственны жителям Севера. Многие русские/казахи/якуты/таджики, живущие где-нибудь в Сибири не первый год, часто "подсаживаются" на рыбу "с душком". Видимом - содержатся какие-то нужные ферменты.
Глава пятая
Пячусь, падаю на задницу - от шатена исходит волна такой Силы, что она буквально давит. Не то что отвечать - стоять не могу. Наконец он врубается, почему я молчу и приглушает Силу.
– Свой собственный, - тут же отвечаю я, преодолев нервозность и страх (и нет - страха я в данном случае не стесняюсь).
Оборотень приподнимает бровь - на какой-то миллиметр, но ухитряется показать этим столько...
– Я сам по себе, - повторяю ещё раз.
Отпоив меня коньяком, Рейвен начал задавать вопросы и отвечать на мои. Само-собой разумеется, что было это не на улице, а у него в квартире. Квартира была необычной - и это мягко говоря. Располагалась она в пятиэтажной хрущёвке, но занимала метров этак четыреста навскидку, причём на двух этажах. Да и высота от пола до потолка была около четырёх с половиной метров.
– Магия, - коротко сказал Рейвен, заметив мой интерес.
– Потянулся за птицами, говоришь..., - сказал он задумчиво.
– Ну что ж, поздравляю - это называется самостоятельная инициация. Явление достаточно редкое и несёт в себе как положительные стороны, так и отрицательные. Проще говоря - ты самостоятелен и не принадлежишь ни к какой Стае. С одной стороны - отсутствие субординации, с другой - меньше поддержки.
Киваю понимающе и спрашиваю:
– А кто мы вообще, сколько нас...
– Ясно, ясно, - смеётся собеседник.
– Расскажу пока вкратце, ну а подробности сам узнаешь в процессе обучения.
– Всего нас - не людей и нелюдей... Подробности потом. Так вот всего нас - около семисот тысяч. Отношения разные - войны, союзы, сотрудничество и соперничество. В общем, ничуть не проще, чем у людей. В чём-то даже сложнее. Воронов всех подвидов около тысячи, оборотней вообще - около пятидесяти тысяч. Магия есть, но не надейся кидаться файерболами и прочим. Это скорее ритуалы, руны, зелья... Всё работает - и очень надёжно, но нужны знания, а не мощь. "Настоящие" маги тоже есть, но нас очень мало и почти все родились более тысячи лет назад, когда магический фон был выше.
– Это ж сколько я могу прожить?!
– Непроизвольно вырвалось у меня.
– МОЖЕШЬ - много, но скорее в теории. Воюем мы меж собой и понятие "гражданский" отсутствует полностью.
– Ну а всё же?
Рэйвен пожимает плечами:
– Да так просто и не ответишь. Если сейчас решишь забиться в глушь, есть хороший шанс прожить лет триста-четыреста - если не попадёшься медведю в лапы или что-то в этом роде. Останешься в Стае - скорее всего не доживёшь до первой сотни, зато будет шанс научиться кое-каким премудростям и прожить намного дольше. Я вот третью тысячу лет Небо храню.
Задумчиво чешу короткую бородку.
– Кстати, бородка твоя ненадолго. Несколько лет - и волосы на лице расти перестают, да и на теле редеют - таковы уж особенности Воронов.
Затем начинаются расспросы о жизни до Оборота и после. Нужно сказать, что Старший (титул такой) жутко удивился, узнав, что перекинулся больше года назад, а попался только сейчас.
– Ну ты и параноик, - одобрительно сказал он. Именно одобрительно - для таких как мы осторожность и предусмотрительность превыше всего. Правда, нужно и уметь и вовремя рискнуть - и вот тут он меня обхаял:
– Прямо "Премудрый Пескарь" какой-то - забился в свою норку и не высовывался.
– Неодобрительно отозвался он о моей прежней жизни.
– Придётся ломать сознание... Нет, тебя не спрашивают, потому как твоя "засветка" может привести к засветке общей. Так что основам тебя учить будут.
– Это... Магия там, рукопашка, - заинтересовано вякнул я. Насмешливое фырканье:
– Да как же забодали эти штампы! Прежде всего ты должен научиться думать.
– Эээ...
– Ты сейчас не думаешь - существуешь алгоритмами. То есть как у пресловутых "Собачек Павлова" - определённая реакция на определённое действие - автоматически, без участия сознания.
Видя, что понимаю я плохо, Рэйвен тяжело вздохнул, пробормотав что-то о "Неучах, не желающих даже пытаться думать".
– Ты, точнее все вы - отучаетесь думать с самого детства, приучаетесь к шаблонам, мозг практически не используется. Дети ещё пытаются, а взрослые... Скажи вот, - неожиданно обратился он ко мне, - ты много думал в течении дня? Не сейчас - раньше.
Честно пытаюсь вспомнить: с утра - привычная программа кухня/ванна/сортир, выглянуть в окно (погода) и одеться; на остановке жду свой маршрут и лишь изредка мелькают мысли о прелестях проходящих женщин или отвлекаюсь на какие-то мелкие происшествия; на работе - если только новое что-то делать приходиться, то есть нечасто. Мда... Действительно - роботы.
Собеседник с интересом следил за моим лицом, явно читая и скорее всего - понимал мои мысли лучше меня самого.
– Не всё так страшно, - успокаивающе сказал он.
– "Ломать" себя придётся - это без вариантов, но за несколько недель справимся. Потом и думать по другому научишься.
Хмыкает с иронией и добавляет:
– Точнее - просто думать.
Учёба началась в тот же день и как и обещалось - она была необычной. Я играл в уличных переходах, причём не только на ударных или на гитаре, но и на инструментах, в принципе незнакомых (естественно - отвратно); пел; танцевал; просил милостыню; приставал к женщинам, громко предлагая "перепихнуться" (кстати - удивительно большой процент согласившихся); писал прилюдно и многое, многое другое.