Ворон. Тень Заратустры
Шрифт:
– Да кто же она? – вскрикивает он во сне.
Вскинулась даже Ревекка Соломоновна:
– Ну что ты, тише, детка, рано еще.
Видение тает; на грани реальности и сна, краем сознания Антон замечает что-то в руке деда: переливающимися огнями искрятся два камня. Свечение их меняется в спектре цветов, становится то нежно-голубым, то отдает зеленью, то розовеет до лиловости. От камней бьет двойными лучами, они пересекаются в отражении на стене, открывают пространство так, что пещера уплывает вместе с высеченными письменами. Все медленно тает, а вместе с тем исчезает видение, растворяясь в лунной радуге. Она расползлась по всему небу от края до края, а в центре – яркая полная луна изливает в окна свои колдовские чары. Антон просыпается. В памяти остается как врезанная одна только фраза: «Сон твой и видения твои на ложе твоем».
Скавронский подскочил, включил настольную лампу, начал шарить по кровати. Но ничего, кроме томика Лермонтова, у изголовья так и не обнаружил. Заложенная перед уроком с Наташкой страничка «Из Гейне»: «На севере диком стоит одиноко…» никаких мыслей в связи со сновидением Антону не навеяла.
– Да спи ты… – заворочалась за перегородкой Ревекка. – Всему свое время и место.
Утром его бригада должна была ехать на участок дороги. Предстояли нешуточные ремонтные работы, а Антон так и не смог выспаться. Он редко видел сны, да и те – черно-белые, но увиденное сегодня произвело на него впечатление реальности, несмотря на абсолютную несхожесть с нею. Напротив, день начал складываться таким образом, что Антон усомнился: «А реально ли все происходящее?»
В вагонной мастерской, куда он зашел по дороге, на него вылетел комсорг отделения дороги Тишуткин.
– Скавронский! Тебя-то я ищу.
– А почему здесь?
Лысоватый юноша неопределенного возраста нахмурился, сделав попытку вникнуть в вопрос, но у него явно было на это мало времени. Он развернулся на пижонских микропорках, как на оси, махнул Антону рукой, мол, догоняй.
Удивленный Антон кинулся следом.
– В двенадцать – партком. Не опаздывай, – сказал комсорг вкрадчиво, отчего у Антона зашевелились волосы на загривке.
– Да при чем… Да я…
По обычаю, все обязанности Антона по комсомольской линии сводились к руководству коллективом самодеятельности. За исключением хора, он участвовал практически во всех праздничных номерах. Черноволосый, с крыльями смоляных бровей, Антон с удовольствием джигитовал в кругу лезгинки. Гвоздем программы была «пирамида» атлетов. Этюд демонстрировался перед самым занавесом, рассыпаясь в новые фигуры, Антон лихо крутил сальто, останавливаясь в последнюю секунду перед самой оркестровой ямой. Тишуткин сидел в первом ряду, вытянувшись, облегченно вздыхал, а потом жидко хлопал, оглядывал зал, привставая, поднимал голову к ложам…
– Да постой же! – Антон дернул крепыша-комсомольца за рукав. – В чем дело? Мне с бригадой – на линию. Приказ НОДа.
– Никаких командировок. Не забывай, что ты восстановлен в комсомоле, но твой испытательный срок еще не вышел. – Говорил Тишуткин тихо, однако у Антона звенело в ушах. – Бригадиры обязаны присутствовать на парткоме. Приказ Кидимова.
Белесые глаза прикрылись в щелочку, превратившись в буравчики. По взгляду Антон понял: разговор исчерпан.
На вступительной части партийного заседания Скавронский изнывал от мучительной борьбы с дремотой. В президиуме же царило оживление. Кидимов, секретарь парторганизации, вынужден был постучать по столу, призывая к тишине в зале.
– Товарищи. Перейдем к делу. В Таджикистане разворачивается всесоюзная комсомольская стройка, невиданная по своему масштабу. Каскад плотин должен обеспечить электроэнергией весь Туркестан, то есть все республики Средней Азии. Наша организация не может остаться в стороне. Есть разнарядка…
Дальше Антон не слушал. Он видел сидящего в президиуме начальника отдела кадров. Юдин впился в него глазами, делая рукой какие-то знаки. После собрания он сам подошел к Антону.
– Здорово, Скавронский. Ну… Что думаешь?
Антон пожал плечами.
– Понимаю. Требуется время. Посоветуйся дома. Если что, я помогу. – Он отвернулся, поздоровавшись с кем-то, и добавил, будто не для Антона: – Я думаю, это шанс смыть позор.
Скавронского как колодезной водой окатило. Да. В Таджикистан ему дорога не заказана. Вслух же он произнес:
– Спасибо, Виктор Андреевич. Я взвешу ваше предложение.
Широкое лицо кадровика расплылось в улыбке:
– Неправильно понимаешь, Скавронский. Это – не предложение, а рекомендация.
– Скавронский!
Сквозь толпы расходящихся с собрания к нему продирался Тишуткин. Подойдя вплотную, он одернул на себе ковбойку, поправил воротник и значительно произнес, не повышая голоса:
– Список комсомольцев, рекомендованных ячейкой, должен быть на моем столе завтра. Сорганизуйся, Скавронский…
И вереском поросшие холмы…
(1956–1970)
(1)
Дорога пошла на спуск в долину. Трасса змеилась между холмами вровень с проплывающими мимо облаками. На поворотах открывался город, видный как на ладони. Он уютно разместился внизу, у подножия сине-сиреневых гор, будто свернулся в комочек на дне гигантской чаши бухарского фарфора. Сквозь облачность пробился самолет, нарушая небесную тишину низким ревом моторов. Ничтожно маленький, он набирал высоту, устремляясь все выше и выше, над седыми вершинами гор, упирающимися макушками в небо. По вектору его движения Скавронский определил район аэропорта и, отсчитывая знакомые кварталы, нашел взглядом крышу своего дома.
В груди сладко защемило, и его захлестнула теплая волна нежности при мысли о тех, кто его там ждет. Все его существо устремилось к встрече, опережая колеса старенького деповского «газика». Антон Адамович заметно повеселел. Дорогой он все больше молчал, был необычно хмур, видно, думал о чем-то тяжелом.
Таким Пирата видел разве что Мирзо. Как настоящий шофер, он знал о людях так много, что иной писатель позавидует. Только он никогда бы никому не рассказал и сотой доли того, что знает.
Кто, например скажет, почему так прозвали его шефа? А ему доподлинно известно. Он хорошо помнит, когда в пятьдесят шестом приехал молодой инженер Скавронский. Бабы из отделения дороги прохода не давали: «Кто такой? Откуда? Женат?», и только в последнюю очередь: «За что сидел?». Судимостью здесь никого не удивишь, Душанбе, наверное, с самого основания был ссыльным городом.
Правда, у руководства «железки» документы Антона вызвали определенные опасения. Посидели – порядили, Антон наверное ни слова не понял, что его судьба там решается, да и отправили в Вахш на узкоколейку. Скавронский только плечами пожал: «Это же прошлый век».