Воронья Кость
Шрифт:
Никто не произнёс ни слова; мгновения проскрежетали, словно когти по сланцу, пока Гуннхильд не вздохнула.
— Ступайте, — вдруг сказала она. — Мне нужно поработать.
Эрлинг сорвался с места, не нуждаясь в уговорах, и даже не задаваясь вопросом, какую работу она имела в виду. Снаружи он вдохнул полной грудью солёный морской воздух и зажмурился от бликов солнца на волнах.
Од неторопливо вышел последним, меч болтался в кольце на его на поясе. Он остановился и зевнул, посмотрел на Гудрёда, который стоял, нахмурив брови, мрачно глядя на море невидящим взглядом.
— Зачем тебе этот топор? — спросил мальчик. — Ведь он приносит недостойному владельцу смерть. Если даже твой отец не был достоин, кто заставил тебя думать, что ты заслуживаешь его?
Эрлинг мысленно простонал. Мальчишка всегда задавал неудобные вопросы в лоб, и Эрлингу никак не удавалось отучить его. Гудрёд вздрогнул и медленно обернулся.
— Моя мать, — ответил он.
Од поджал губы, оглянулся назад, откуда они вышли, и кивнул.
Глава десятая
Команда Вороньей Кости
Они высыпали на берег в месте, называемом Порт Коракл, здесь была неплохая галечная бухта с обжигающе ледяной водой. Воронья Кость с большим отрядом отправился на самую высокую точку острова, скорее холм; Мурроу сказал, что он называется Карн-Кул-ри-Эйриин или Холм-Спиной-к-Ирландии, — там дул сильный ветер, выжимающий слезы из глаз.
— Мой земляк Кольм Килле, или Колумба, был священником и принцем, — пояснил великан. — Говорят, он был прирождённым убийцей, в конце концов, он устал всего, и от себя тоже, и тогда обратился к своему богу за лекарством. Ему было сказано, что он не обретёт мир у своего бога, пока не отправится туда, откуда не будет видна Ирландия.
Какой ловкий способ избавиться от соперника, подумал Воронья Кость. Ну и дурак же этот Колумба.
— Много времени провёл он в поисках, — смеясь, продолжал Мурроу, — пока не нашёл это место. Как раз отсюда, с самой высокой точки острова, не видно Ирландию, так что Кольм Килле обрадовался, и это благодатное место стало угодно богу Белому Христу.
— Не такое уж оно и благодатное, — проревел здоровый детина, таща в руках бурдюки для воды, — иначе мы никогда бы не посетили это место и не ограбили местных.
— Ты же добрый христианин, — шутливо упрекнул его Мурроу, — или ты заговорил по-другому, потому что присоединился к нам?
Атли, с трудом вспомнил Воронья Кость, что заставило его нахмуриться. Его зовут Атли, воины прозвали его Скамми, что означает "коротышка". Конечно же, в шутку, потому что он был полной противоположностью низкорослому человеку, но его брат был ещё больше, так говорили те, кто знал их обоих. Воронья Кость был доволен, что запомнил всё это, потому что теперь у него четыре корабля и около двухсот человек, которые высадились на берег, развели костры и разбились по кучкам. Мысли о том, что все эти люди присягнули ему, заставили Олафа раздуться от важности.
Конечно, это вызвало хмурые взгляды и ворчание таких, как Кэтилмунд и Онунд, но Воронья Кость сказал им, что будет лучше сначала проверить стойкость новых воинов, прежде чем они принесут клятву Одину. В конце концов, убеждал он, все они избежали рабства в Ирландии, и поэтому могли поклясться в чём угодно. Удивительно, что от этой лжи не рассыпались его зубы, но улыбка Олафа всё также ярко сияла на лице, когда новички, один за другим, подходили и вкладывали свои ладони в его.
Но, тем не менее, то, что он нарушил клятву Одина, раздражало его, словно укус насекомого, который чешется, зудит и распухает. Ведь это очень серьёзная клятва, и её попрание не сулило ничего хорошего, — но Воронья Кость, размышляя об Одине, пришёл к выводу, что Одноглазый не имеет над ним власти, так же, как и не имеет власти над пряхами-норами. Эти три сестры, сидящие во мраке, держали в руках нити судьбы Вороньей Кости, и он был твёрдо уверен в этом, до сих пор они плели правильно, и топор Эрика, Дочь Одина был в его судьбе яркой нитью.
Воронья Кость знал, что как только он завладеет этим топором, то сам станет вершителем судеб — не вторым человеком на корабле Обетного Братства, а первым на своём собственном. Он был уверен, что нить самого Одина вплетена в его судьбу, а ярл Асгарда был силён и вспыльчив, — ведь, в конце концов, его сын Тор, несомненно, унаследовал рыжеволосую ярость от отца.
Прибой белой пеной разбивался о тёмную гальку и камни, люди сновали туда-сюда между кораблями и лагерем, разбитом под укрытием скал. Запылали костры. Воины болтали и ворчали, поглядывая на укрытую облаками луну и море за прибоем, гадая — будет ли дождь, кто-то брюзжал, что похолодает. Серо-чёрные волны накатывали, словно старые киты; воины шумели насчёт того, что пора отправиться к постройкам вдалеке, обозначенными бледными огнями.
Воронья Кость поискал глазами чаек, но не нашёл их; все они сидели в гнёздах на скалах и принесённых морем, выбеленных корягах, он знал, что надвигается дождь. Они пристали на южной оконечности острова, по словам Стикублига, когда ветер дует с моря, это самая удачная оконечность острова, кормчий был чрезвычайно доволен, что ему удалось благополучно привести сюда корабли.
Воронья Кость прохаживался между своими людьми, успокаивая их, как скот перед бурей. Он уже успел узнать этих воинов, "грязных мечей", что требовали добычи, чтобы наконец почувствовать себя сытыми волками. Он объяснил им, что этот островной монастырь так часто подвергался набегам, что в нём не осталось ничего, даже пищи. А если пойдёт дождь, то они все смогут укрыться в монашеских кельях — каменных или деревянных постройках, напоминающих ульи, хотя, должно быть, они не очень-то и удобны.
— Ничего, скоро добычи хватит на всех, — продолжал он.
Они заглотнули наживку и вернулись к своим занятиям — готовили пищу или любовались новым оружием, которым щедро одарил их юный спаситель, называющий себя принцем. Онунд наблюдал, как Олаф расхаживает между костров, позвякивая кольцами подёрнутой ржавчиной кольчуги, его косы, с вплетенными тяжёлыми монетами, хлопали на порывистом ветру; в сумерках он скорее походил на мертвеца, который вылез из какой-то старой могилы, из-за чего исландец поёжился.
— Да, — сказал ему кто-то, прямо в ухо, Онунд от неожиданности шагнул в сторону, ладонь на рукояти меча, но это оказался Кэтилмунд.
— Орм оказался прав, мальчишка уже входит в возраст, когда мужчина наливается силой, — сказал он тихо и медленно, Онунд кивнул. Они вернулись к своему костру, где сидели ветераны Обетного Братства, слушая, как жизнь покидает тело Ровальда, размышляя, должны ли они остаться с принцем, или пойти своим путём и вернуться к Орму, нарушив его приказ защищать Воронью Кость. По крайней, мере они поняли, что Воронья Кость не доверяет никому из старых побратимов, он готов был вплести в свою судьбу любого нового человека, готового присягнуть ему.