Воровство и обман в науке
Шрифт:
Учуяв подвох, Тарталья улизнул от сомнительного предложения в сторону. Теперь Кардано оставалось одно — пойти на откровенную сделку. Зная о шатком положении Тартальи в обществе и его вечной нужде, Кардано пообещал ему в обмен на формулу свое покровительство и серьезную финансовую поддержку. И даже поклялся, что секрета нигде не разгласит и никогда не выдаст его расчеты за свои.
Загнанный в угол Тарталья (позже этот факт засвидетельствует немецкий историк математики Мориц Б. Кантор), наконец уступил уговорам именитого коллеги. Во время переезда в Милан в марте 1539 года он передал Кардано образец решения заветных уравнений. Но на всякий случай заключил алгоритм в стихотворную форму. Причем в момент передачи формулы
Условие было принято. Довольный добычей Кардано немедленно засел за работу. Но несколько недель напряженного труда плодов не принесли. Формула расшифровке не поддавалась. Новый алгебраический закон по-прежнему оставался тайной за семью печатями.
Смирив гордыню, Кардано взялся за перо. "Я премного благодарен Вам за переданное правило, и впоследствии не буду неблагодарным, — заверял он в письме Тарталью, — но, однако, должен сознаться в своем недостатке: я не столь искусен, чтобы до конца понять его (правило — С./>.), и поэтому прошу Вас послать мне решение вопроса".
Но письма ему показалось мало. Чтобы развеять последние сомнения в своей добропорядочности, Кардано наспех закончил труд "Правила арифметики" и послал Тарталье первый, еще не переплетенный экземпляр книги. В этом экземпляре формула нигде не фигурировала. Разумеется, после такого поступка партнера Тарталья уступил его домогательствам и полностью раскрыл карты.
Как же развивался сценарий дальше? Так, как и задумал его Кардано. Через несколько месяцев он изменил данному Тарталье слову и приступил к написанию нового солидного сочинения "Великое искусство, или О правилах алгебры". Причем одну из его глав целиком посвятил исследованию теорем, открытых Тартальей. Работал без перерывов, на износ, прекрасно понимая, что набрел буквально на "золотую жилу" в разрешении "закрытых" алгебраических проблем.
Выжав все, что можно из формулы Тартальи, а заодно и выдоив до конца своего ученика Феррари, Кардано в итоге проник в область уравнений n-й степени и установил еще ряд интересных математических закономерностей. Остаться незамеченными они, конечно, не могли. Таким образом, Кардано постепенно превращался в живой памятник самому себе.
Возможно, это мошенничество никогда бы и не раскрылось, но по прихоти судьбы вышедшая в свет в 1645 году книга Кардано прямиком угодила в руки жертвы. Раздавленный подлым обманом Тарталья в ярости разорвал ее на куски. Что же делать? Письма! Следует опубликовать письма этого наглеца! Только с их помощью Тарталья сможет развенчать миф об открытии Кардано и отстоять свой приоритет.
Но где обнародовать их личную переписку? Да вот же перед ним лежит готовая работа "Вопросы и различные изобретения". Там она будет как раз к месту. Так Тарталья и поступил. Только опубликованные им доказательства передачи Кардано черновиков с формулой научная общественность обошла молчанием. Не отреагировал на выпад и сам Кардано. Расчет его был психолога-чески точен. Отказавшись от полемики, он вызвал к себе только сострадание. А правдолюбец Тарталья угодил в число грязных клеветников.
Началась беспощадная травля. Оставаясь в тени, Кардано бросил против несчастного Тартальи (помимо заикания тот страдал еще и хромотой) свою тяжелую артиллерию — Феррари, который не уставал осыпать подло обворованного ученого убойным градом лжеобвинений, подметных писем и уничижительных оскорблений. Дело дошло даже до уличной драки. Спровоцировавший ее Феррари лишился в потасовке всех пальцев правой руки. Но и это трагическое обстоятельство Кардано обернул себе на пользу. Элитная часть Милана стала сочувствовать "страдальцам" вдвойне.
И вот суд… Последняя возможность восстановить справедливость. Но кому она нужна? Горе-оратора слушают вполуха. Королева наук — математика, на локоть которой безуспешно пытается опереться безродный хромоножка, только наводит на всех скуку. Красота точных формул и алгебраических правил, как тот и предполагал, оказывается недоступной ни царственной чете, ни напыженным вельможам. Дамы откровенно зевают. Толпа охотнее воспринимает красноречивого Феррари, чем его косноязычного соперника.
Тот же, чувствуя явное превосходство в речевом искусстве и спекулируя обезображенной рукой, намеренно уводит судей от существа проблемы. Они увязают в частностях, все больше удаляясь от предмета разговора. Поддается на каждую искусно подсунутую приманку и близкий к истерике Тарталья. Вступая в очередной виток единоборства, он неизбежно проигрывает как расчетливому напору Феррари, так и сонному духу толпы.
Под занавес этого заранее отрежессированного спектакля Феррари вытягивает из колоды последний козырь. В игру вступают подкупленные интриганами люди, которые согласно сценарию начинают открыто выражать недовольство затянувшимся процессом. Они топочут, улюлюкают и освистывают Тарталью, буквально затыкая ему рот. Самые веские доводы остаются невысказанными. Инициативу окончательно перехватывает представитель ответчика. И чем больше он говорит, тем больше чаша весов служителей Фемиды склоняется в пользу того, кто на этот суд не явился.
Совершенно напрасно называет Тарталья имена мыслителей, которых Кардано не постеснялся обобрать наряду с ним. Зря зачитывает выдержки из сочинений Платона, Аристотеля, Полибия, Горация, Плиния, Вергилия, Гиппократа, Авиценны, Галена, Плотина, Кокрада, Геснера… Все это вызывает только новую волну озлобления. Из уважения к авторитетам ее подавляют. Но когда доходит дело до никому неизвестных голландца Гемма Фрезии, француза Гильомо Рондле, немцев Михаэля Штифеля и Христофора Клавия, за счет которых, по утверждению Тартальи, прохвост Кардано также сумел сколотить изрядный интеллектуальный капитал, терпение судей истощается.
Согласно их решению Тарталья проигрывает поединок и с позором покидает помост. Рассчитывать на реванш нечего. На новое судилище просто никто не придет. Что же делать? Единственная возможность продолжить дуэль — это подготовить новую статью. Как свидетельствуют записи ученого, именно такой шаг он и собирался предпринять.
"Для меня стало ясно, что мое намерение убедительно говорить перед толпой неосуществимо, — признавался он в своем дневнике, — итак, как я начал опасаться худшего, то на следующий день, не сказав никому ни слова, уехал по другой дороге в Брешию. Однако, все то, что мне не позволено было досказать, я надеялся сделать известным посредством печати".
Но надежде не было дано сбыться. Из-за навалившихся на него следом неприятностей и неутихающей атаки близкого окружения Кардано Тарталья слег и не защитил свои законные права на сделанное открытие.
Выступление на церковной площади в Милане стало для него последним. Он умер безвестным, покинув мир одиноким стариком, о котором и всплакнуть-то по-настоящему было некому. Разве что на глазах всевидящей Девы Марии сверкнула напоследок искренняя слеза сострадания…
Чем же завершилась судьба Кардано? Прежде утверждавший, что для славы нужно, чтобы "сохранился какой-нибудь выдающийся и знаменитый памятник совершенного деяния" и оставивший после себя не один такой памятник, он под конец жизни все-таки пришел к покаянию. Пережив и утрату несметного состояния, и казнь любимого сына, Кардано сделал следующую запись: "Склонный по характеру не только ко всякому злу, но и ко всяческим порокам за исключением честолюбия, я лучше всякого другого осознаю собственное несовершенство". Однако признаться в том, что был честолюбив, этот тщеславный человек не смог даже самому себе.