Воры в доме
Шрифт:
— Письмо написано на листках из школьной тетради, — продолжал Ведин, — и пером № 86 или похожим. Быть может, это проделка какого-нибудь школьника?..
— Хм. — Коваль вынул из папки еще один лист. — Вот выводы графической экспертизы. Перо не автоматическое, типа школьного № 86. Писал пожилой человек в возрасте за шестьдесят лет.
— Возможно, — неохотно согласился Ведин. — Но если даже это и пожилой человек, то скорее всего он шизофреник с манией преследования. Если бы это был человек, который самостоятельно пришел к открытию, сделанному задолго до него, если бы это был очередной «изобретатель велосипеда», то он не скрывал бы своего имени. Он бы обязательно указал фамилию
— Едва ли это шизофреник, — возразил Шарипов. — При психическом расстройстве, и особенно при мании преследования, человек, который написал письмо, объяснил бы в нем, почему он не подписался. Было бы хоть несколько слово том, что его преследует американская или даже люксембургская разведка, или что его мысли подслушивают по радио, или еще что-нибудь в этом роде.
— Вот заключение эксперта-психиатра, — вынул Коваль еще один лист из своей папки. — Оно совпадает с мнением Давлята Шариповича. Эксперт считает, что письмо написано человеком психически здоровым.
— Я пока не вижу особенного психического здоровья в этом сочинении, — возразил Ведин. — А чего стоят выводы экспертов-психиатров, да еще сделанные на основании одного письма, мы знаем… Единственное, что мне показалось здесь странным, — как-то непривычно в таком тексте звучит слово «акция». И еще — «радар». У нас обычно говорят «радиолокатор».
— Не знаю, — задумался Коваль. — Пожалуй, в этом отношении большего внимания заслуживают первые слова письма: «Мне известно, какой беспорядок имеется в штабах». Это очень перекликается с распространенным английским выражением: «Там, где кончается порядок, — там начинается штаб».
Коваль вышел из-за стола, тяжело шагая, прошелся по кабинету, посмотрел в окно, заслоненное высокими тополями, и снова вернулся на место.
— Так вот, — обратился он к Ведину, — иной версии, кроме того, что это написал шизофреник, у вас нет?
— Пока нет.
— А у вас? — спросил Коваль у Шарипова.
— Есть. Будем считать, — сказал Шарипов, — что письма действительно написал пожилой человек. Возможно, интеллигент, возможно, иностранного происхождения. Мне кажется, что этот человек косвенно связан с агентами, организовавшими радиопередачу. Краем уха он слышал о том, как может быть использовано знание частот радиолокаторов. Но вместе с тем человек этот сам не связан с радиолокационной службой, мало разбирается в этих вопросах. Совесть, или чувство патриотизма, или, возможно, обида, нанесенная ему агентурой или людьми, связанными с агентурой, заставили его написать письма. Но сообщить о том, кто он такой, он не может, так как каким-то образом сам замешан в этом деле. Это пока все.
— Так, — сказал Коваль. — У вас есть какие-нибудь возражения? — спросил он у Ведина.
— Нет, — ответил Ведин. — Это одна из тысячи возможных версий. Или даже из десяти тысяч. Но я не вижу в этих письмах достаточных фактов, которые бы ее подтверждали.
— Хм, — нахмурился Коваль. — А у меня сложилась несколько иная версия. Мне думалось, что письма эти, возможно, написаны иностранным агентом с какой-то провокационной целью. Чтобы отвлечь от чего-то внимание. Но от чего именно, я пока не знаю… — он едва заметно усмехнулся. — Что ж, существует очень простой и надежный способ проверить наши версии. Для этого достаточно выяснить, кто же все-таки написал эти письма. — Он помолчал. — Так вот, дорогие товарищи, за этим я вас и вызвал. Задачка не из легких. Так сказать, не по арифметике, а по алгебре. Как говорят контрразведчики в шпионских фильмах, — со многими неизвестными. Но решить ее нужно.
«Ктоподумал Шарипов, выходя из кабинета генерала Коваля.
Глава двенадцатая,
в которой Шарипову построили сапоги
Более высокое положение! Пусть мухи и мыльные пузыри летят вверх и занимают более высокое положение. Если бы на земле было побольше умных сапожников и портных, свет бы стоял чуть покрепче, чем теперь.
Шарипов избегал встреч с Садыковым. И, как всегда бывает в таких случаях, встречался с ним чаще, чем можно было предполагать, хотя у них не было общих знакомых и работали они в областях очень далеких.
Он встречал его то на улице, то на избирательном участке, а однажды он увидел Саыкова на экране телевизора — показывали участников какого-то совещания не то торговых работников, не то местной промышленности.
И при каждом таком случае Шарипов вспоминал его не таким, каким видел его в прошлый раз, а таким, каким был Садыков в тот зимний день, когда он стоял перед столом Степана Кирилловича — пришибленный, худенький, маленький, а за окном падал на землю чистый, белый, пушистый снег.
Был ли он действительно так виноват, как ему казалось в тот день? У госпиталя дежурил Садыков. Но Шарипов хотел во что бы то ни стало сделать тот снимок, который ему не удался. Нужна была фотография графа Глуховского — он это понимал. Очень нужна была. Она бы и теперь пригодилась, если жив еще этот граф. Он снова забрался на чердак здания бывшей школы, превращенной в госпиталь для солдат армии Андерса. Сфотографировать графа ему так и не удалось. И когда он возвращался, увидел, как через боковые двери во двор вышел таджик в рваном халате и торопливо направился к ишаку, привязанному к забору. Шарипов подошел поближе, и тогда человек в халате прикрыл лицо рукавом и погнал ишака к выходу. «Хрр, — подгонял он ишака, — хрр». Это «хрр» и обмануло Шарипова. Он решил, что это не Глуховский — так мог покрикивать только человек, с детства подгонявший ишаков. Это и еще то, что он выругался по-таджикски, когда ишак задержался в воротах.
Он промолчал тогда о том, что видел этого таджика на ишаке. Коваль не простил бы ему, что он упустил графа Глуховского. Садыков был человеком новым, с него спрос меньше, и то Степан Кириллович предложил ему уйти в интенданты.
А ведь могло все случиться иначе. Если бы он сказал. Могло случиться так, что Коваль предложил бы ему, Шарипову, перейти в интендантство. А Садыков остался бы…
«Нет, — подумал Шарипов. — Я бы не ушел. Я бы ни за что не ушел. Я бы упросил Степана Кирилловича. Это единственное, о чем я мог бы просить даже на коленях. Но я промолчал. И не люблю вспоминать об этом».
Ну что ж, судя по тому, как выглядел Садыков сегодня, он ни разу не пожалел, что перешел в интендантство. Это был толстый, преуспевающий человек, самоуверенный и шумный, в пиджаке из серой шерсти, в кремовой крепдешиновой рубашке, в парчовой тюбетейке художественной работы. Большой начальник. Директор винсовхоза.
Шарипов шел к управлению, когда вдруг у края тротуара резко затормозила «Волга», из машины выкатился Садыков, поздоровался, снисходительно посмеиваясь, спросил у Шарипова, почему тот до сих пор ходит в майорах, почему не присваивают подполковника, а затем долго не отпускал Давлята, приглашая его пообедать.