Часть средств от продажи книги будет перечислена в библиотечные фонды территорий, пострадавших от военных действий.
2014
«Что ни дом, то короб пустой…»
Что ни дом, то короб пустой,что ни слово, то сух язык, —эта боль посильней зубной.Бог, как опытный ростовщик,назначает такой процент —не расплатишься до зимы.После смерти не будет цен,только свечечки зажжены.Под ногами горит асфальт,и не слышно колоколов,в этом городе плавят сталь,проливают свою же кровь.А за городом светлячкиосвещают победный путь,я гляжу сквозь твои очки,я желаю к слепцам примкнуть.Что ни дом, то сплошная скорбь,что ни голос, то вой сирен.Этот город был слишком горд,и теперь он пошёл в размен.Бог торгуется, как банкир,не
уступит и двух монет.Бог смеётся, что Божий мирутверждает, что Бога нет.Его смех – канонада дня,город плотно берут в кольцо.В этот город пришла война,я боюсь ей смотреть в лицо.
«Иногда пространство не выдерживает и рвётся…»
Иногда пространство не выдерживает и рвётся,обнажая слои и заброшенные колодцыпосреди дворов, где сирень и яблони,где высокий ты остаёшься маленьким…Навсегда. Там пахнет книгами и прочитанным,пахнет крепко, вышколено, мучительно.Стой под яблоней и гляди на решётки в окнах,стой, покуда в горле не станет сохнуть…Слово за слово, мы вернёмся, на кальке детстваабрис каждого обрисован, кто по соседствузаливался смехом, судачил, бельё вывешивал.Твоя мама смотрела сны зачастую вещие.Иногда в рулетке времени и пространствавдруг случается сбой, как на той подстанции,по которой ты узнаешь дорогое место, —красный дом внутри прожитого детства.Узкий вход в подъезд, беседка и сизый тополь.Он всегда был здесь, и всегда галопомвы носились по двору – оголтелые!А теперь ты впаян в иное тело,оно жёстче, суше, что, впрочем, кажется.«Я читаю души…» «Прочти, пожалуйста!» —ты стоишь навытяжку, просишь взглядом.И я вижу небо!.. Его громада,если черпать, так же неисчерпаема,как и эта горловская окраина.
«И хотя моя цель – не вырасти, но расти…»
И хотя моя цель – не вырасти, но расти,ужасаясь дремучести воздуха над головой.Я всегда вспоминаю, что здесь полегли костьми,уходя в забой. Уходя в запой,по стеклянное горлышко узких шахт —четверенили потихоньку, как муравьи.Не отмыть под ногтями и в пальцах суровый такт —сама соль земли, сама боль земли.Словно стон роженицы – выдох, вдох.Нарастает рокот внутренних галерей.Уповай на Бога, но помни, что этот Богне жалеет даже собственных сыновей.Но руда-земля тебя любит – вторая мать,подземелий пыль не похожа на стылый прах.Если цель твоя – выстоять, так учись стоять,но тебе в этом не помощник страх.
«Странная моя девочка с растрёпанной головой…»
Странная моя девочка с растрёпанной головой,я всегда разговариваю с тобой, как на передовой,я спешу к тебе так, как спешат приходить домойпосле длинного дня, чтоб обняться с пустой софой.Я боюсь поворачивать голову резко, как в вещем сне,всё мне кажется, ты растворишься в сплошной зиме,свет искусственный льётся по шее и по спине,твоя тень – Атлантида, что лежит глубоко в воде.Ты похожа на берег Кубы, вокруг сиреневая вода,я умею с тобой быть грубым, я умею играть врагаили самого нежного друга, ты слишком мне дорога,это жуткое «слишком» превращает умника в дурака.Ты дрожишь губой, хлюпаешь носом, и меркнет свет,я пытаюсь собраться с мыслями, только мыслей нет,я пытаюсь отчаянно вспомнить, что слишком сед,и твой вес вряд ли выдержит мой шатающийся хребет.Я твержу тебе в сотый раз: «Нам с тобою не по пути!»Ты глядишь на меня испуганно, я считаю до десяти,прижимаю тебя к себе, Господи, вразуми,но мне кажется, разум – последнее, что имеется у любви.
«Этот город покинули птицы. И неспроста…»
Этот город покинули птицы. И неспроста.Я хочу о тебе молиться и ждать поста.По весне не открылось небо для птичьих стай,я хочу в тебя вечно верить, мой дикий край.Моё сложное счастье – верить в пустую клеть,я хочу для тебя рождаться, в тебе звенеть.В этом слишком высоком небе из пустотыпоявляются лица предков и те стихи,что остались великими ненаписанными о нас.Этот город не справится с болью от новых язв.Этот город покинули птицы, ушли на фронт,я брожу вдоль больной границы, сжимаю зонти невидящими глазами ищу твой след.Этот город покинули птицы, оставив хлебзасыхать и плесневеть на ладонях моих весной.И не слышно песен, и воздух пропах войной.
«Любить тебя до неприличия…»
Любить тебя до неприличиягромко, устно, уста в уста.Птица моя грустная,птица моя, отведавшая креста.Я – твоё пугало посреди полей,полчеловека, одни глаза.Птица моя, пожалей меня, пожалей.Воротись назад!Сон – та же явь, только наоборот,мой горизонт – пятно.Птица с чужой ладони зерно клюёт,но небо у нас одно.И в небе, как призраки, корабли,железные птицы крылом к крылу.Знай, птица моя, у моей любвинет склонностиптиц подавать к столу.
Родная речь
Мой язык кому-то становится поперёкгорла.Говорить на нём – всё равно что терпетьсвёрлапо металлу в кости подъязычной и рядом с нёбом.Мой язык поэтичный уродливдля русофоба.Моя личная фобия – договаривать всёдо точки,моя личная точка там, где ушная мочкапереходит в хрящ. В нём нервическаяоснова,перевод синхронный влетевшего птицейслова.Отстранившись прилюдно, перебираюсмыслы,мой язык гениален, выдыхаетсяуглекислым.Лишний повод расти деревьям, цветами травам,лишний повод закату стать навсегдакровавым.Мой язык для кого-то сложен и неприемлем,он впитал весь пот, что отдан был русским землям,он звучит внутри, как то, что молчать не может.Мой язык – пятно несмываемое на коже.
«Брести переулочком…»
Брести переулочком,проситься под локоток.Купи мне булочкуили какой цветок.Гляди, как светятсязвёздочки над Кремлём.Сытым – краюху месяца,голодному – в горле ком.Будешь моим ли дитятком?Здешние ночи лгут.Я не люблю политику.Не ты в ней ведёшь. Ведут.Видишь, мои окошечки,жёлтым горит ночник,давай помолчим, хороший мой.Забудь, на что дан язык.Улица под подошвамипохрустывает, что лёд.В ладони моей – горошина,в ладони твоей – народ.И где-то за краем зрениямир вертится, как юла.Пожалуйста, не размениваймолчание на слова.
«Я люблю этот город…»
Я люблю этот город —обетованную степь,на лице его порох,он видел воочию смерть.Он безумен, как шляпник,разливший нечаянно ртуть.Этот город внезапен,но мне не в чем его упрекнуть.Он стоит на границе —силы света и силы тьмы.Он немножечко рыцарь,его горы – всего-то холмы.Его вены, усталые вены —потемневший асфальт дорог.Его все обвиняют в измене,сочиняют ему некролог.Я люблю его, как ребёнка,не болеет ли, не озяб?Как же тонко в нём всё, так тонко,но об этом сейчас нельзя.Впрочем, в тонкости тоже сила,тоже правда и благодать.Я заранье его простила,если будет за что прощать.
«Город мой. Тот, где с детства отсутствует море…»
Город мой. Тот, где с детства отсутствует море,и повсюду степь – невозможно рыжая, с янтарём,словно вечный рассвет, как картинка на мониторе,словно юность отца, упакованная в альбом.Не сдержаться, когда прикасаешься к камню,когда трогаешь тёмную землю, что на крови.Если ты здесь родился, то родился ты неслучайнов чёрнокаменном городе, что стоит на краю земли.И до взморья отсюда добраться две сотни гривенпо наезженной трассе, не так ли, — знакомая блажь?Но ведь ты здесь родился, а значит, не будь наивен,эта степь – твоё личное море, твой дикий пляж.Под обветренной кожей, под веками, в подреберьеморе плещется, как живое, – искрит янтарь.Это море – твоя свобода, твой дом, твой берег,оберег твой, твоя история и печаль.Знаешь, Господи, это счастье, что так привычноиз окна наблюдать, как морем вскипает степьи плывут облака – вон одно, словно ключ скрипичный,
