Восхитительная

Томас Шерри

Верити уронила голову, закрыла ладонями лицо и застонала – так хотелось есть. Она всегда думала, что, став кухаркой, никогда больше не узнает мук голода. И как назло разыгралось ее буйное воображение – мистер Сомерсет и самодвижущийся поднос! Что дальше? Может быть, у мистера Сомерсета окажется также волшебная палочка, чтобы одежда слетела с нее сама собой, сняв заодно и ответственность за то, чтобы с ним переспать, раз уж она не в силах противиться страсти.

Что ж, если ее одежде суждено упасть к ногам прекрасного незнакомца, сегодняшняя ночь вполне для этого годится. Она, конечно, вне себя от волнения

и не понимает, что творит, но ей нужно извлечь губку, которую она перед визитом к Стюарту засунула в промежность. Разумеется, она сошла с ума, расставляя силки для мистера Сомерсета, но не настолько, чтобы рисковать снова забеременеть – ни сейчас, ни впоследствии.

Раздался стук в дверь. Верити резко подняла голову, уверенная, что это воображение играет с ней злую шутку. Снова постучали. На сей раз она так и подскочила.

– Ваш чай, мэм, – послышался женский голос. Жена хозяина гостиницы.

Верити не заказывала чай. Но раз чай каким-то чудом оказался здесь, она не откажется от угощения. Спрыгнув с кровати, Верити рывком распахнула дверь и раскрыла рот в немом восхищении.

Действительно чудо! Поднос был огромным, и чайные принадлежности занимали одну его треть. На остальном пространстве помещались блюда – ростбиф, копченый лосось, тосты с сыром, вареные яйца, хлеб с маслом и даже несколько ломтиков благоухающего королевского пирога.

Жена хозяина поставила поднос на стол.

– Как…

«Как вы узнали, добрая женщина, что я отдала бы целое царство за чай с закусками в этот поздний час?»

Верити онемела от удивления, заметив на подносе две чашки и два набора вилок и ножей.

Она резко обернулась. В дверях стоял Стюарт Сомерсет. Темноволосый, темноглазый. Сорочка казалась ослепительно белоснежной на фоне кожи, дочерна загоревшей за десять лет, проведенных в Индии.

Стюарт осмотрел ее скромную комнатку – окна со средником, непокрытый пол, темные панели высотой почти до ее плеча. Его взгляд задержался на старом дорожном саквояже Верити, заляпанных грязью калошах, ночной сорочке, разложенной поверх кровати, на удивление просторной.

Их глаза встретились. Взгляд Стюарта был настолько красноречив, что девушка поспешно отвела глаза.

Жена хозяина гостиницы присела в реверансе – раньше, для Верити, она этого не делала. Стюарт посторонился, чтобы женщина могла удалиться вместе с пустым подносом. Дверь тихо затворилась.

Любовное томление, расцвеченные сердечками-цветочками фантазии Верити вдруг поблекли, уступая место суровой реальности. Пусть она женщина гадкая и развращенная, ио распознать тяжкое оскорбление вполне в ее силах. Подумать только, вломиться к ней без позволения в этот решительно неподходящий час… Она ему обязана, но не настолько же.

Однако, поскольку Верити действительно чувствовала себя обязанной Стюарту, она решила дать ему шанс извиниться. Может быть, он не понимает, что грубо нарушил правила приличия? Может быть…

Но Стюарт и не думал извиняться.

– Не нальете ли чаю? – с обворожительной улыбкой спросил он, кивком указав на чайник. Верити не двинулась. Тогда он прошел мимо нее к столу и наполнил обе чашки. – Сахару? Молока?

Верити покачала головой, отвергая саму идею чаепития, но вместо того получила от Стюарта чашку с чаем – без молока и сахара.

– Я

воспользуюсь вашим гостеприимством ровно настолько, насколько вы мне позволите, – тихо сказал он.

Верити уставилась на чашку с блюдцем, невесть как очутившиеся в ее руках, – горячий чай обжигал подушечки судорожно сведенных пальцев. Стюарт вернулся к столу и принялся накладывать еду в тарелку.

– Зачем вы здесь?

– Полагаю, мы оба знаем зачем. – Он мельком взглянул– на нее. – Вопрос скорее в другом. Как долго вы разрешите мне пробыть здесь и какие вольности позволите?

– Никаких. Полагаю, это и так ясно, – твердо возразила она. Неужели она так низко пала, что незнакомый, в сущности, мужчина способен подумать, что она будет ему принадлежать, лишь протяни руку и поднос с чаем? – Боюсь, вы зря потратили время и деньги на подкуп.

– Это не подкуп, – возразил Стюарт мягко. Снова подойдя к Верити, он забрал у нее нетронутый чай и сунул в руки тяжелую тарелку. – Мне не нравится, что Злая Мачеха морит вас голодом. И время было потрачено совсем не зря. Я хотел снова видеть вас, и я вас вижу.

Он говорил с такой серьезностью, что самое смешное заявление в его устах звучало как непререкаемая истина.

– Чтобы меня убедить, мало красивых слов, которыми вы, вероятно, привыкли сыпать в Лондоне направо и налево.

– Не уверен, что вы мне поверите, но я веду спартанский образ жизни в том, что касается совращения женщин. Обычно меня больше интересует работа, чем прекрасный пол.

– Вот как? И лжете вы тоже убедительно?

Как он мог уговорить жену хозяина действовать с ним заодно?

Стюарт посмотрел ей прямо в глаза:

– Да, в случае необходимости.

– А теперь, полагаю, вам следует уйти.

Верити заговорила в приказном тоне, как на кухне с подчиненными в течение долгих рабочих часов, с твердостью человека, познавшего торжество и крушение любви.

Очевидно, он не ожидал от нее столь упорного сопротивления. Он был удивлен и разочарован – больше, чем разочарован. Его чувство было глубже, грубее – судя по тому, как потемнели его глаза.

Впрочем, какое ей дело до его разочарования или даже отчаяния? И тем не менее Верити это взволновало. Потому что поспешность, с которой он скрыл разочарование, была сродни тому, как прячут рану, нанесенную любимым существом.

– Я уйду, когда вы закончите ужинать, – сказал Стюарт недрогнувшим голосом.

И снова Верити была не в силах выдержать его взгляд.

– Даете слово? – с трудом выдавила она.

– Разумеется.

Верити принялась за еду. Во рту пересохло, горло сдавило. Она так мечтала о еде, но сейчас ей было трудно жевать и еще труднее глотать.

Стюарт отломил кусочек пирожного и стал его рассматривать.

– Когда я был ребенком, мама работала на фабрике одежды. Мы едва сводили концы с концами. Она была тверда как кремень насчет платы за жилье, чтобы не потерять комнату, так что иногда мы обходились без еды. Не очень долго, день-полтора для меня, не дольше – хотя, думаю, она голодала по нескольку дней.

Верити не сводила с него взгляда, а он смотрел в сторону.

– В те времена еда была радостью. Запахи из закусочных и мясных лавок сводили меня с ума. Я часами предавался мечтам о мясном пироге и пудинге размером с мою голову.