Восхитительная
Шрифт:
Воцарилась неловкая пауза. Потом дворецкий унес суп.
Обед можно было сравнить с разгромом римлян при Карфагене.
Верити была озадачена, когда мистер Сомерсет категорически приказал подавать обед всего из трех блюд, но не слишком встревожена. Если она настолько хороша в своем деле, как сама полагает, хватит и одного блюда. Хватит и одной ложки!
Новость о супе дошла до нее не сразу. Ведь то, что уносили со стола, попадало скорее в моечную, чем на кухню.
В качестве второго блюда Верити предложила свежее выловленных креветок, кремово-розовых, плавающих в нежнейшем соусе из белого вина. Наряду с креветками она послала с полдюжины
После первых отягощенных горестными мыслями двух месяцев ученичества у месье Давида, в доме маркизы Лондондерри, Верити узнала, к собственному изумлению и удивлению всех вокруг, что наделена кулинарным талантом. У нее обнаружились чувствительный нос, неиспорченный вкус и ловкость рук, которая сделала бы честь цирковому фокуснику.
Но Верити всегда готовила по инструкциям – у месье Давида, кому довелось учиться у великого месье Сойера, а также готовить при дворе Наполеона Третьего, накопилась уйма рецептов, ради которых многие повара согласились бы дать на отсечение руку, держащую нож. Так было, пока Верити не встретила Его, человека, неспособного найти удовольствие в еде. Он лишь смотрел с тоской во взгляде, как она ест, и ест, и ест.
Именно тогда она стала задумываться о желаниях, страхах, радостях и горестях, столь прихотливо сплетенных в некую простую сущность под названием «еда». Именно тогда начала она готовить целенаправленно, не просто для того, чтобы заработать денег, иметь кусок хлеба и крышу над головой, а для того, чтобы насытить голод иного порядка, простирающийся куда дальше, чем потребности желудка.
При этом что бы Верити ни делала, она всегда держала в памяти Его. Иногда воспоминания об этом мужчине всплывали в ее голове огненным тавром. В другой раз это был всего лишь легкий ветерок грусти, обдувавший ее мысли. Но всегда над самым порогом сознания, рефреном витало: если однажды ей представится шанс готовить для него… готовить, для него…
Приготовленная Верити еда приобрела налет чувственности. В ней были нежность поцелуя, ярость схватки в высокой траве летним днем, пристальный взгляд любовника. Она создавала новые блюда – кушанья скромные и в то же время экстравагантные, – думая лишь об одном: сломать воздвигнутый временем барьер, вернуть его в те годы, когда утраты еще не успели обездолить его, лишив одного из основных наслаждений.
Она хотела преподнести ему счастье на блюде. Один кусочек, ей большего не требуется. Действительно, так и вышло – один кусочек. Мистер Прайор собственной персоной явился в кухню и отвел ее в сторону, чтобы, кое-что сообщить. А когда перед мистером Сомерсетом поставили вторую перемену, он выбрал одно блюдо, попробовал, пожевал с суровым видом, молча посидел минуту и встал из-за стола.
Стюарт покончил с обедом. Даже отказался от третьего – шариков из шоколадного крема. Тех самых, из-за которых годом ранее прямо за столом разрыдался господин Дюгар, парижский промышленник, потому что вспомнил сестру, любительницу шоколада. Она отказалась от возможности ходить в школу – и есть шоколад – ради того, чтобы он мог получить образование.
Прошло несколько минут, прежде чем Верити осознала, что мистер Прайор все еще что-то говорит. Его трагическое повествование шло мимо ее ушей, и она не слышала ни слова. Она коснулась его рукава, чтобы остановить поток жалоб.
– Все хорошо, мистер Прайор, – сказала она,
В речи Верити ясно слышался французский акцент. Вся прислуга нижнего этажа знала: если ее английский становился тягучим, словно полужидкое тесто, пора было прекращать с ней разговоры.
Кивнув, мистер Прайор вышел. Верити повернулась к помощникам.
– Отлично поработали, – сказала она. – Это был один из наших лучших обедов.
Действительно один из лучших обедов, хотя и закончился неожиданно быстро. Верити думала, ей хватит обеда и всех молитв о счастье, что могло вместить ее сердце. Но она ошиблась.
Она оказалась кругом не права.
В одиннадцать вечера в дверь библиотеки постучали. Это был Прайор.
– Не нужно ли вам чего-нибудь, сэр? – осведомился дворецкий.
Стюарту как раз было нужно. Он был голоден, так как за обедом почти не ел.
Голод редко донимал его – просто сообщал, что пора подкрепиться. Но то, что Стюарт испытывал сейчас, не лезло ни в какие ворота. Он не просто нуждался в пище он страстно жаждал ее.
Прошло почти два часа с тех пор, как обед унесли из библиотеки. Казалось, он все еще чувствует слабый аромат, свежий и аппетитный, в воздухе и вкус тех немногих кусочков, что соизволил проглотить, на языке.
Перед ним лежали финансовые отчеты, но он едва понимал, что читает. Его ум, обычно такой дисциплинированный и сосредоточенный, сейчас терзался образами пищи, соблазнительных, непристойных блюд, которые он безжалостно отослал обратно, и третьего, которое он даже запретил подавать на стол.
– Да, я хотел бы сандвич.
Дома он предпочел бы сам отправиться на кухню, нежели кого-то звать. Но он первый день в своем новом имении и должен показать себя строгим хозяином. Ведь слуги тоже прикидывали, что он за птица, точно так же как он оценивал их исполнительность и характер.
– Конечно, сэр, – ответил Прайор. – Я пошлю кого-нибудь к мадам Дюран.
Знакомое имя. В следующий миг Стюарт вспомнил.
Впервые слух дошел до него, когда он маршировал по Афганистану, чтобы ввязаться в глупейшую войну в истории. [8] Ну и смех разбирал его среди выцветших скал Хайбарского прохода! [9] Представил себе, как Берти кувыркается с собственной кухаркой – подумать только, кухаркой, которая, вероятно, раза в три его толще и безобразна, точно дно ее любимой сковородки. Как низко пало божество!
8
Вторая война Англии в Афганистане, 1878–1881
9
Дорога из Кабула (Афганистан) через Джелалабад до Пешавара (Индия).
– Мадам Дюран все еще здесь?
Потом языки перестали молоть, и много лет все было тихо. Как предполагал Стюарт, Берти опомнился и велел мадам Дюран собирать вещички.
– Да, сэр. Мы рады, что она осталась у нас. Ее искусство бесподобно.
Стюарт не обратил особого внимания на скрытый упрек в словах дворецкого. Должно быть, эта мадам Дюран самая паршивая овца среди слуг во всей Британии, ненасытная любовница, которая – говорили ему – приохотила Берти к извращениям с использованием скалки и взбитых сливок.