Восход Акроникса
Шрифт:
Вожак банды явно не был дураком и понял его маневр. Он бросил взгляд на мальчика, гулко хохотнув. Отвернув скакуна, будто соглашаясь на игру предложенную оппонентом, он двинулся в сторону егеря:
– Я расскажу на обратном пути, когда закую тебя и этого щенка в кандалы, а заодно мы навестим твою женушку, - плети правой руки взметнулись и резко опустившись, прочертили четыре борозды в перепаханной могучими конями земле, подняв комья буро-желтой грязи.
– За твою голову назначена немалая награда, а уж за всю семейку я получу в десять раз больше. Кстати спасибо, что позаботился об этих кусках дерьма, которые решили, что могут быть ловчими. Теперь не придётся делиться с ними, - на секунду вожак замолчал, окинув поляну взглядом, на которой уже лежало три трупа и видимо
– Впрочем, награда назначена только за твою голову, поэтому я, пожалуй, тебя все же убью!
– и он, без особых усилий, взвалил на плечо свою огромную булаву, боевой шар которой оказался позади жуткого шлема и выглядел как стальной нимб на фоне демонических рогов. Ветер колыхнул костяные амулеты мародера, вызвав сухой перестук, влившийся в неспешные удары могучих лап его скакуна по земле.
– А ты не боишься разделить судьбу своих подельников? Четверых я уже убил, вдруг и с тобой сдюжу?
– прищурившись, негромко спросил отец. Он добрался до оброненного серпомеча и сейчас подобрав его в правую руку, имел по оружию в каждой ладони, что впрочем, явно не впечатляло гиганта. Мародер, задрав голову, от души расхохотался, содрогаясь от того всем телом, да так, что даже его ездовой зверь слега присел на задние лапы. Жгуты мышц вспухли, а крючья и жала на концах канатов взвились вверх. Пробирающий до костей гогот, заставил все живое на поляне утихнуть, даже вечерней свет стал ещё темнее. Внезапно смех оборвался и прорези рогатого шлема обратились к егерю:
– А вот это мы сейчас и проверим!
– полу-лошадь, полу-ящер, взрыв могучими лапами землю, сорвался с места. Всадник же начал раскручивать своим монструозным оружием восьмерки, все ускоряя темп. Вопреки ожиданиям Викара, отец не стал дожидаться, пока противник приблизится к нему. Заложив булаву сына за пояс, да перехватив серпомеч двумя руками, он сам бросился навстречу чудовищу, нагнувшись сильно вперед и теперь почти стелясь над осенней травой.
Преодолев разделявшее их расстояние, мародер вскинул оружие, готовясь к удару. В тот же миг, монстр под ним, резко вытянув шею, попытался было дотянутся до наглого человечка, осмелившегося не испугаться той силы, что бросила ему вызов. Алая пасть распахнулась полностью, став шириной почти в половину своей жертвы, голова скакуна повернулась на бок, чтобы можно было одним укусом покончить с этим фарсом. И в туже секунду мародер низринул булаву вниз, полностью перекрыв возможность уйти от нападения слева от чудовища. Правая рука ловчего так же пришла в движение за мгновение, буквально выстрелив вперед всеми четырьмя скрученными мутировавшими жгутами, в надежде, что если егерь попробует уйти от пасти ящера-скакуна вправо, то крючья разорвут тому грудь, а ядовитые жала довершат дело.
Вожак учел урок, преподанный его банде и присоединяться к павшим явно не собирался. К тому же он знал отца, знал кем тот был раньше, а ведь о своей прошлой жизни егерь почти ни чего не рассказывал. Каждый раз, как заходил разговор о том, как же они оказались в их нынешнем доме, коим была старая, полуразрушенная башня, он пытался увести разговор в сторону. Ну, а если сыновья продолжали настаивать, становился серьезным и заставлял их заниматься изнурительными делами по хозяйству, обещая рассказать все позже или завтра. Разумеется, никаких рассказов ни позже, ни завтра, ни даже через неделю не было. Помощь по дому на столько утомляла, что в конце концов, единственное о чем могли думать мальчишки, это миска грибного рагу и несколько часов крепкого сна.
Все эти воспоминания молнией пронеслись в мозгу, пока напряженный взгляд, не отрываясь следил за двумя воинами. Казалось, что шестилапый монстр вот-вот сомкнет свои челюсти на животе отца, когда тот резко подогнул колени и рванув тело назад, буквально распластавшись на земле, заскользил по влажной траве, залетая под брюхо неповоротливого зверя. Пасть щелкнула, захватив в свои могучие тиски лишь воздух. Егерь же, проскользнув под могучей шеей, со всей силы вогнал острие меча прямо под опоясывающий её броневой нарост. Раздался треск рвущейся кожи и ломающейся кости. У Викара екнуло сердце: неужели меч все же не выдержал, но внезапной тварь взревела. В этом крике слышалась боль и удивление. Клинок глубоко вошел в плоть жертвы и сейчас, из все расширяющейся раны, в такт огромному сердцу, бил мощнейший поток крови.
'Он пробил артерию' - метнулась в голове радостная мысль и тут же уступила желанию увидеть отца, полностью скрытого меж ног твари, которая продолжала бежать дальше. Она крутила головой, в тщетной попытке дотянуться до врага и расплескивала на многие метры вокруг себя целые фонтаны черной крови. Не в силах скинуть егеря, при этом все ещё пытаясь затормозить, ящер поднял переднюю пару лап в воздух и резко крутанул толстой шеей, в надежде сбросить обидчика.
Викар заметил, как вслед за огромным торсом, вверх, устремилась фигура укутанная в зеленый плащ, уже с ног до головы промокшая в непрекращающихся потоках чужой крови и ставшая похожа на какого-то злобного духа. Отростки плоти, в которые превратилась грива скакуна с воронками клыкастых пастей, пытались дотянуться до него, а мародер, не ожидавший, что его скакун поднимется на дыбы, вынужден был прекратить атаку. Ему оставалось вжаться в спинную пластину, в противном случае он рисковал просто слететь на землю.
Тварь ещё раз бешено рванула шеей и наконец скинула егеря, который мягко приземлился на землю, продолжая сжимать свой верный костяной серпомеч. На почерневшем от крови лезвии, болтались остатки внутренних органов и сухожилий чудовища, а из разорванной шеи фонтанировал поток крови. Ящер, наконец, увидел под собой ненавистного человечишку, что ему причинил столько боли и нависнув над ним, в предвкушении расправы, разинул пасть в беззвучном рыке.
Внезапно зверь застыл, словно статуя с поднятыми над землей передними конечностями, а вместе с ним, казалось замер и весь остальной мир. Даже мародер на спине оторвался от панциря и прислушался.
В тот же момент, наступившую тишину разрушило яростное шипение. Это была песня рвущегося в небеса алого полотнища, что рождалось из чудовищной раны на шее животного. А после раздался булькающий утробный клекот. Буркала твари заволокло мутной поволокой, она задрала морду вверх и её пасть раскрылась ещё шире, а через секунду из неё вырвался настоящий кровавый гейзер. Чудовище, содрогаясь в адских конвульсиях всем телом, наконец сбросило седока, отшвырнув на добрый десяток метров, однако тот сразу же вскочил на ноги. Глаза зверя закатились, все четыре стоявшие на земле лапы разом подогнулись и животное рухнуло в сырую землю.
Огненно-красный свет гаснущего дня озарял, перепаханную тяжелыми копытами поляну. Свежие рытвины наполнились кровью людей и животных, а посреди трупов с разорванными телами и раздробленными черепами, в дымке оседающих капель, стояли двое врагов. Их ненависть друг к другу была столь сильна, что казалось ещё немного и она обретет плоть. Отец вынул из-за пояса маленькую булаву, крепко сжав её в левой руке, при этом крутанув в правой серпомеч. Его противник испытывал такой гнев, что голос превратился в глухое, низкое уханье:
– Я убью тебя, Страж! Убью, как убили всех твоих собратьев двадцать лет назад. Вскрою тебе глотку и буду наблюдать, как жизнь уходит из тебя, а после, я сделаю тоже самое с твоим щенком!
– последние слова он произнес уже захлебываясь собственным криком.
Ловчий рванул вперед. Плетями правой руки обвив огромную рукоять булавы и взмахнув той с такой скоростью, будто та ничего не весила. Отец поднялся на встречу, слегка согнув колени и вытирая рукавом липкое от своей и чужой крови лицо. Их разделяло не больше десяти метров и когда они оказались на расстоянии удара друг от друга, шипастый шар, совершив невероятно быстрое для такого огромного оружия движение, рухнул на голову егеря. Тот резко ушел вправо, каким-то непостижимым образом, избежав казавшейся неминуемой смерти. Подняв сноп брызг, он угодил ногой во взрытую когтями скакуна, наполненную кровью борозду. Гигантское навершие булавы, вспыхнув темно-зеленым пламенем, осветив черные контуры рунической вязи на своем стальном теле, врезалось в измученную твердь.