Восход Черной луны
Шрифт:
— Ну что ты, ты же сильный, ты же умный, ты же хороший, — залепетала она, сама поражаясь своим словам и внутренне протестуя, — ты все можешь изменить, ты будешь счастлив, ты заслуживаешь этого, ты нежный сын, ты смелый воин, ты…
Ирина долго еще говорила что-то бессвязное, утешая Андрея, говорила, говорила, пока не почувствовала, что чудовищное напряжение, разрывающее его душу, начинает ослабевать. Успокоившись, он посмотрел на нее и неожиданно спросил:
— Скажи, ведь это была ты?! Ты?!
— Да, да, да!
Андрей грустно улыбнулся.
— Я знал, что это была ты. Даже если бы ты сейчас не призналась, ничего бы не изменилось. Я знал! Я точно знал!
Он обнял Ирину, запутался в ее волосах, и целовал, целовал… Целовал ее шею, ее плечи, ее руки, груди…
— Я не хочу больше расставаться с тобой, я слишком долго искал тебя, я не вынесу разлуки, мне без тебя не жить…
— Мне тоже… тоже… — вторила Ирина.
Вторила против своей воли, против желания. Она ничего не могла поделать с внезапно охватившей ее нежностью, ах нет, не только нежностью, любовью.
— Это какое-то наваждение, — сказал он, продолжая ее целовать, — колдовство какое-то, волшебство…
— Да, именно колдовство, именно волшебство, — тихо произнесла она, нащупывая на груди медальон, надетый Ляной.
Она недоумевала, почему Андрей не обращает внимания на этот роковой медальон, будто бы и не узнает его.
— Вот, посмотри…
Ирина отстранилась от Андрея, сняла медальон и протянула поблескивающее на солнце украшение. Он взял его, рассеянно покрутил в руках. Ирина видела, что мысли Андрея далеки от этого кусочка диковинного металла.
— Как? Разве ты не узнаешь его? — изумилась Ирина.
— Кажется, я где-то видел уже такой же, — неуверенно сказал Андрей.
— Странно… ты забыл… Это было давно… Ты еще учился в школе… Постарайся вспомнить… Ты хотел сделать матери подарок…
— Я никогда не делал матери подарков, тем более в школе. Что я, девчонка?
— Как? И ты не ходил к соседу ювелиру? Неужели ты забыл?
— Да нет же, ты что-то путаешь. У меня прекрасная память. Не было среди моих соседей ювелиров. Это точно, можешь не сомневаться, — уверенно ответил Арсеньев.
Что-то надломилось внутри Ирины. Боль! Невыносимая боль заполнила ее душу. Она поняла, догадалась о страшном одиночестве Елены Петровны — женщины, посвятившей всю жизнь единственному родному, драгоценному и такому черствому, жестокому человеку. Ирину внезапно озарило;
«Она, наверное, придумала немало сказок о сыне, о его внимании к матери, любви, заботе. Придумала и рассказывала соседям, знакомым, забывая о том, что это неправда, и уверовав уже в то, что сын действительно нежный, отзывчивый и заботливый. Боже! Как же она несчастна!» — ужаснулась Ирина.
Она вспомнила просветленную улыбку на лице Елены Петровны, когда та поведала ей историю с медальоном, с этим дурацким ювелиром,
— Боже мой, боже мой, — едва не стонала от боли Ирина.
Теперь, когда она сама была матерью, это открытие оказалось столь мучительным, что не хотелось верить в него, хотелось тут же найти опровержение страшным догадкам.
— Андрей, а ты давно писал матери? — с надеждой спросила она.
— Никогда не писал. Я вообще не люблю писать письма.
— Ну… тогда звонил?
Он удивленно посмотрел на нее.
— И не звонил никогда… А почему тебя это интересует?
— Просто так… А когда ты видел ее в последний раз?
В его глазах появилась тревога.
— А что? Ты что-то о ней знаешь? Да, почему ты решила, что я делал ей подарок? — наконец заинтересовался он. — Ты знаешь мою мать? Она жива? С ней что-то случилось? Признаться, я не видел ее лет десять…
— Нет, нет, — поспешно воскликнула Ирина. — Я ничего о ней не знаю. Просто так, фантазирую.
Она сама не понимала, отчего не призналась Арсеньеву в том, что недавно видела Елену Петровну. Какая-то странная неведомая сила удержала ее.
Андрей легонько сжал ее ладошку в своей большой, сильной руке и спросил:
— Ты обещаешь всегда быть рядом?
Ирина хотела крикнуть:
— Нет, нет! Ни в коем случае!
В груди у нее похолодело. Страх! Тошнотворный, черный, умопомрачительный страх сковал ее душу, но она улыбнулась и ответила:
— Конечно, любимый.
Андрей обрадовался, снова зарылся в ее волосах, зацеловал, заласкал… Она не возражала. Так легче было спрятать слезы.
— Я обманул тебя, но сейчас уже можно сказать правду. Здесь неподалеку, всего километров десять, есть село. Там живет мой друг, у него машина. Мы пойдем туда, прямо сейчас, а завтра уже будем гулять по Тбилиси. Я знал, я всегда знал, что когда-нибудь мы будем вместе, потому что по-другому не могло быть. Что бы мы ни делали, куда бы ни забросила нас судьба, все равно в конце концов мы будем вместе. Я знал это! Знал!
Андрей помолчал, пристально всматриваясь в глубину бездонных Ирининых глаз, и тихо, торжественно произнес:
— Ты не подумай, Ира, что я сошел с ума. И ты не думай, что сказанное мной продиктовано благодарностью за мое чудесное спасение. Нет. Здесь дело совсем в другом. То, что я скажу тебе, — неизбежность.
Он смущенно замолчал, задумался, но затем, словно решившись на что-то важное, твердым голосом, совсем не подходящим к этим словам, заговорил вновь:
— Я люблю тебя, Ира. И мы обязательно будем вместе. Нам не нужно для этого что-нибудь делать. Нужно лишь не расставаться. Я знаю — так будет. И еще я верю в то, что и ты полюбишь меня. Иначе просто не может быть. Иначе зачем я остался на этой земле? Зачем тыоставила меня жить?