Восход Ганимеда
Шрифт:
Его автомат остался в засыпанной гусеницами траншее, но в данной ситуации Сергей не думал об оружии — его сбитые, окровавленные пальцы мертвой хваткой сомкнулись на горле моджахеда. Тот задергался, бросив пулемет, и засучил ногами внутри башни, пытаясь дотянуться до навалившегося сзади офицера. Рощин увидел выпученные, уже помутившиеся глаза, перекошенный рот с вывалившимся, прикушенным языком и понял, что тело больше не дергается. Приподняв его, он нашел глазами прицепленный на поясе боевика подсумок с гранатами, отпустил одну руку, дернул кольцо из торчащего наружу запала и, разжав пальцы,
Ударившись о каменистую почву, он обхватил руками голову, зажимая кровоточащие уши.
Безвольное тело моджахеда покачнулось и дряблым мешком сползло внутрь танка. Спустя секунду оттуда полыхнул, вырвавшись через люк, столб оранжевого пламени…
Сознание вернулось к Ладе самым неожиданным и неприятным образом: помимо боли в груди, сквозь звон в ушах она услышала чью-то отрывистую, злую речь на незнакомом языке…
Пошевелившись, она ощутила, как земля струйками ссыпается с ее тела.
Звуки резко приблизились.
— Урус!.. — Тупой нос армейского ботинка с силой пнул ее в бок.
Превозмогая головокружение, Лада открыла глаза.
Вокруг продолжало грохотать.
Взрывной волной ее вышвырнуло через дверной проем старого блокпоста — наверное, это и спасло ей жизнь, потому что на месте укрепления возвышалась бесформенная куча плитняка, из-под которого доносился явственный, прерываемый болезненным хрипом голос:
— Мама… мамочка…
Заслоняя свет, над ней возникло бородатое, смуглое, обветренное и испещренное морщинами лицо. Конец перепачканного в речной глине тюрбана болтался в воздухе, едва не задевая ее глаза. От человека, что склонился над ней, исходил кислый запах пота…
Присев на корточки, моджахед отложил автомат и, ухмыляясь, протянул руку, коснувшись пальцами ее лица.
Лада не шевелилась, лишь внутри у нее все напряглось…
Иные называют такое состояние «сумерками души», возможно, не до конца представляя себе тайный смысл данной формулировки.
Губы моджахеда дрогнули, растягиваясь в злобной ухмылке.
Рваные клочья черного дыма стлались вдоль самой земли, ветер отбрасывал их, унося к тому берегу вместе с рокотом бронемашин и стонами смертельно раненного, погребенного под руинами блокпоста сержанта.
В этот самый миг, глядя на обнажившиеся в усмешке зубы моджахеда, вдыхая кислый запах его пота, Лада осознала, кто ее враг… И не потому, что тот оказался нечистоплотен и говорил на ином языке, она вдруг ощутила ту пропасть, что лежала между ними. Присевшего на корточки моджахеда не мучили вопросы бытия. Ему нравилось то, что он делал.
В нем отсутствовало именно то, что так упорно пытался убить в ней Колышев, — душа.
А бессознательный, предсмертный, стонущий бред Горенко, который умирал под завалом камней, бил прямо в сердце, рождая те самые пресловутые «сумерки души», когда мир вокруг вдруг начинает сужаться, грозя схлопнуться до одной-единственной точки в твоем сознании, когда суть вещей постигается за считанные мгновения и становится ясно: твои враги — это те, кто пытается решить твою судьбу, перешагнуть через твой труп или по меньшей мере навязать понятие о том, как надо жить…
Теперь она поняла,
Они пытались заслонить свой мир от наглой ухмылки привыкшего к безнаказанности ублюдка, и не важно, был то моджахед, что похотливо тянул к ней свои заскорузлые пальцы, или Колышев, что цинично лгал ей. Они умирали тут не за деньги, не за славу… и она поняла, что ее место среди них, потому что в эти растянувшиеся до пределов бесконечности секунды Лада вспомнила все — свое безысходное детство, нищую юность, Антона Петровича…
Моджахед не понял, что произошло.
Он не знал, что в эти секунды она вновь превратилась в ту самую девочку, что привыкла защищать себя в трущобах большого города, но теперь благодаря Колвину и Колышеву она уже не была тем беспомощным зверьком…
Она стала волком.
Пальцы моджахеда скользнули по ее подбородку и быстро, воровато коснулись отворота униформы. Лада чувствовала его звериную похоть. Сейчас он перестал быть похож на человека даже отдаленно. Зверь, самец, который дрожит в предвкушении того, как рванет сейчас ткань одежды, обнажая ее грудь…
Ее удар пришелся точно в висок — глаза неудавшегося насильника вдруг помутились, и он кулем повалился набок…
Слева кто-то злобно, шепеляво выругался, Лада поняла смысл незнакомой речи по интонациям выдавленных сквозь щербатые зубы звуков.
Спецы Колышева не зря ели свой хлеб на полигоне под Гагачьим, они научили Ладу воевать, вдолбили ей все необходимые навыки на уровне рефлексов.
Рванув болтающийся на отпущенном ремне «АКСУ», который, несмотря ни на что, все это время находился при ней, Лада откатилась в сторону, и нога второго моджахеда лишь выбила пыль из земли на том месте, где секунду назад лежала беспомощная женщина.
Она знала, первый патрон в стволе, передергивать затвор не нужно, а ее палец уже машинально скинул предохранитель в положение «автоматический огонь».
Автоматная очередь рванула тишину.
Труп еще падал, а она, откатившись за груду щебня, уже привстала на одно колено, зло и экономно расходуя боеприпасы, как учили, на выдох, под счет «двадцать два», чтоб из ствола выходили короткие, точные очереди по два-три патрона…
На той стороне реки уже показались грузовики каравана. Четыре БТРа были на середине брода, левый фланг взвода заволакивал дым — там шел бой, ревели танки, зло и одиноко бил пулемет, а бронемашины, что шли, утопая по ступицы колес в мутной воде, уже повернули в ту сторону, чтобы, соединившись с танками, завершить разгром…
Отпустив автомат, Лада принялась лихорадочно разгребать камни, из-под которых торчали ствол «ДШК» и белая как мел рука Горенко.
Помощи ждать было неоткуда, но она внезапно пришла… снизу, из-под завала. Куча камней медленно шевельнулась, вздымаясь и осыпаясь по сторонам, — оттуда показались рука, плечо, а затем и голова рядового Малышева.
— Живой?! — Лада бросилась к нему, помогая выбраться на свет.
Он не ответил — очевидно, был в шоке. Извиваясь как червяк, Малышев выкарабкался из-под камней и вдруг с безумной, угрюмой решимостью вновь кинулся на кучу в том месте, где торчала рука Горенко.