Восхождение Примарха 5
Шрифт:
— Эх, молодёжь, молодёжь, — проворчал Архос, возвращаясь в моё сознание. — Для этого всего лишь надо было познакомиться с ними на месте. А не пытаться добраться до «какого-нибудь».
«У меня всё-таки ещё слишком мало опыта, — попытался оправдаться я. — Но я запомню этот урок».
А уже в следующий миг мне внимали все пауки дедова особняка. Оказалось, что их там целая стая.
Глава 14
Фёдор Кропоткин наконец-то набрался мужества и объяснился в своих чувствах Карине Державиной. Она была очень рада, так как уже ждала этого некоторое
Но князь знал, что надо делать. Он планировал проводить её до самой двери, а когда она повернётся к нему, чтобы проститься, обнять её, прижать к себе и поцеловать.
Собственно, всё шло по плану ровно до того момента, когда она повернулась к нему.
Её взгляд скользнул куда-то в сторону, глаза расширились, а затем уже и открылся рот. Но не для вожделенного поцелуя, а для крика ужаса.
Проследив за взглядом любимой девушки, Кропоткин увидел огромную стаю пауков, выстроившихся так, что можно было прочитать слово «SOS».
— Тише, — сказал он Карине, — это же просьба, — а затем обернулся к паукам и присел на корточки, чтобы быть к ним ближе. — Вы от Никиты, да?
Шёпот тысяч маленьких пастей донёсся до его сознания.
— Да, да, да! Никита говорит с нами! Его похитили. И везут на небесной леталке. Да, да, да!
— Куда? Куда его везут? — спросил Кропоткин. — Вы знаете?
И в его сознании стали мелькать различные цифры.
— Подождите, — сказал тот, доставая телефон. — Мне нужно записать.
Получив сообщение от группы захвата, что Никита Державин пленён и скоро его доставят в резиденцию под горами, Стивен закончил все свои текущие дела и удалился в то крыло, куда входить мог только он. И лишь изредка туда допускались особо приближённые сотрудники.
Он не спешил. Стивен Батори репетировал речь, которую ему надлежало произнести сейчас. Иногда он жестикулировал руками, подкрепляя свои слова. А иногда на его губах начинала играть совершенно искренняя улыбка, которую не видел никто из его подчинённых. И никогда.
Спустившись на несколько уровней, чуть ли не в самый низ вырезанного в горах комплекса, Стивен подошёл к огромной установке, поддерживавшей постоянную температуру последнюю сотню лет, а то и больше, и нажал специальную кнопку.
Температура в помещении была едва ли больше нуля, поэтому из его рта вырывались клубы пара. Кожа под тканью пиджака и рубашки замерзала, но ему было плевать.
Ради дочери можно и потерпеть.
Наконец, установка, ухая гидравликой и прочими приспособлениями, выкатила к пришедшему ярко-алый — цвета свежей крови — кусок хрусталя, в котором спала глубоким сном самая красивая на свете девушка. Только вот это был не хрусталь, а самый настоящий магический лёд, последнее время поддерживаемый в нужном состоянии машинами, а не пленными магами, как раньше.
Конечно, со стороны могло показаться, что она мертва, так как грудь её не вздымалась, но Стивен точно знал — она жива. И большая часть его усилий в последние пятьсот лет была направлена на то, чтобы его дочь смогла жить вне куска льда, сковавшего её перед самой смертью.
— Вот и всё, дорогая моя Эльжбета, — проговорил он, склонившись над красным льдом и чувствуя холод вечности, обдувающий его щёки. — Совсем скоро всё это закончится. Я даже не представляю, как ты страдала всё это время, — горячая слеза капнула из глаза Стивена, который сейчас был лишь Штефаном — безутешным отцом смертельно больной Эльжбеты, и оставила лунку на идеальной поверхности льда. — Но я очень близок к созданию лекарства для тебя. Мы наконец-то нашли носителя легендарных зеркал, которые смогут защитить тебя и твой источник.
Он с умилением смотрел на родные черты, которые за последние пять сотен лет ни капли не изменились. Впрочем, как и у него. Он признавал, что в последние месяцы редко бывал тут, но это всё потому, что он готовил то, что, наконец, спасёт его самого родного человека. Пытаться вылечить её он начал ещё при жизни Антонио Сан-Донато. К сожалению, тогда он просто не знал, что для полноценной жизни его дочери нужны эфирные зеркала, единственным обладателем которых был как раз глава рода Сан-Донато.
— Мы уже смогли создать прототип эфирного сердца, — похвалился он дочери. — Правда! — как будто она выразила недоверие. — И это за пределами живого мага, представляешь? Оно, правда, пока очень большое. Почти, как наш замок, помнишь? Кшиштоф уже начал работу над компактным сердцем, специально для тебя, моя душа. Он такой забавный этот учёный, надеюсь, он тебе понравится.
Ещё одна слезинка упала, выплавив в кроваво-красном куске льда крохотную лунку.
— И мы вырвем этого хищника, что пожирал тебя, из твоей груди, и вставим новое эфирное сердце. Ты снова сможешь жить. И танцевать. Помнишь, как ты танцевала под луной? Я помню. Твои тонкие ручки и ножки отбрасывали тени на тёмный камень замка, освещённый ночным светилом. А ты кружилась, не зная устали. А помнишь, ты потом подбегала ко мне и спрашивала, понравилось ли мне? А я был вечно занят и бубнил что-то про то, как мне нужно работать. А потом ты заболела и уже не могла танцевать. И лекарства для тебя не было. Но зато теперь они есть. И я сделаю всё, чтобы вернуть тебе эту жизнь. Чтобы ты снова могла танцевать. А у меня не будет других дел, кроме как смотреть на это.
Он подался вперёд к куску льда и обнял его, прижавшись щекой к стылой и идеально гладкой поверхности. Перед его внутренним взором вставал мрачный замок Штефана Батори, выглядевший как обычно и в день трагедии.
Спустя двадцать лет после смерти Антонио Сан-Донато.
Страшная болезнь настигла Эльжбету сразу после ранней инициации и попытки нарастить эфирное сердце. Точнее, сердце появилось, но вместо того, чтобы помогать девушке пользоваться различными магиями, эта штука внутри неё начала убивать дочь Штефана.
Что только не делал безутешный отец, но ничего не помогало. Пальцы дочери постепенно чернели, а кровь разрушалась. И виной тому было эфирное сердце, которое неправильно восприняло притянутую магию отца. Штефан хотел дать Эльжбете бессмертие, а дал мучительную смерть.
Впрочем, первое время помогали вливания крови. Не всегда, не от всякого донора, но помогали. На некоторое время Батори даже успокоился, что его дочь протянет на вливаниях чужой крови достаточно, чтобы он придумал, как заменить её, ставшее убийственным, эфирное сердце.