Восхождение тени
Шрифт:
– Может, – проговорила она тихо. – Я не очень хорошо их слышала.
«Отражение начало меняться, – повторил поэт про себя. – Теперь оно являет другую истину».
Если речь и вправду шла о том зеркале, о котором упоминал Броун, фраза эта приобретала жутковатый смысл. И Элан ещё упоминала о богах. А в поэме Мено описывалось, как бессердечная королева принесла в жертву Керниосу чёрного петуха, чтобы проклясть своих врагов. Что же задумал Окрос? Это будет не простая жертва, а некое ведьмовство.
Нужно было сообщить Авину Броуну. А когда он с этим разберётся, его ждёт завшивевшее
Броун поманил прыщавого юнца, который, прислонившись к стене с вытертым гобеленом, обрезал ногти блестящим ножом – Тинрайт решил, что это, должно быть, какой-то родственник графа, из Лендсенда.
– Принеси-ка мне вина, парень, – велел он и повернулся обратно к Мэтту. – Отлично. Вот тебе несколько медяков за новую информацию, поэт. А теперь разыщи Окроса – в это время дня он ошивается где-то в аптечном огороде, особенно сейчас, когда появилось столько раненых, требующих присмотра. Куда бы он ни пошёл, следуй за ним, но так, чтобы он тебя не видел.
Мэтт Тинрайт так и сел, раскрыв рот.
– Что? – выдавил он наконец. – Что?
– Нечего пялиться на меня, раззявив глотку, трусливый ты идиот, – прорычал Броун. – Ты меня слышал. Проследи за ним! Узнай, что ему нужно! Этот лекаришка может привести тебя к зеркалу!
– Да вы с ума сошли! Он же колдун! Он собирается заклясть кого-то… или… или вызвать демонов! Если уж так сильно желаете шпионить за ним – идите сами. Или пошлите этого прыщавого.
Броун перегнулся через планшет для письма, лежащий у него на коленях; обтянутое дублетом пузо графа буквально заглотило доску, чуть не опрокинув чернильницу.
– Ты что, забыл, что я держу твои крохотные драгоценные стихоплётские колокольчики в кулаке? И что я могу велеть мяснику оторвать их в любой момент?
Тинрайт изо всех сил старался не показать, как ему стало страшно.
– Мне всё равно. Что вы сделаете – донесёте на меня Хендону Толли? Да я просто скажу ему, что вы за ним шпионите. И ваши колокольчики лягут на стол мясника рядом с моими, лорд Броун. Толли тогда убьёт нас обоих – но, по крайней мере, моя душа будет при мне. И демоны не уволокут меня!
Броун долго пристально рассматривал парня, в раздумье двигая губами, полускрытыми пышной бородой, уже почти совсем поседелой. Наконец в волосяной чащобе показалось что-то вроде улыбки.
– А ты всё же откопал в себе крупицу храбрости, Тинрайт. Что ж, это хорошо. Я считаю, не годится мужчине всю жизнь трястись от страха, даже такому никчёмному, как ты. Только что же нам теперь делать? – вдруг Броун выбросил вперёд руку – да с такой скоростью, какой Мэтт от него вовсе не ожидал, – сграбастал воротник его плаща и зажал так, что ещё чуть-чуть – и удавит. – Если я не могу донести на тебя Толли, остаётся разве что самому тебя придушить, – улыбка графа превратилась в кровожадную ухмылку.
– Нххт! Нндх!
Пальцы Броуна и вправду очень больно сдавили шею.
Родственник графа вернулся с вином и остановился в дверях, с интересом наблюдая за развернувшимся действом.
– Если ты бесполезен для меня, поэт, и даже хуже того – опасен, ну, тогда выбор у меня невелик…
– Нхх йх вхм нх псен!
– Хотелось бы верить, мальчишка. Но даже если ты и не опасен для меня, ты всё ещё мне не полезен, и в эти трудные времена – в эти опасные времена – в тебе нет надобности. Однако, если ты продолжишь помогать мне, делая, что я велю, поток золотых крабов и серебряных морских звёзд не иссякнет. Думаю, тебе приятно будет позванивать монетой в кармане, а? Особенно сейчас, когда всё так дорого и еда перепадает так редко? А мне не придётся отрывать тебе башку.
– Йх пмг! Йх пмгу!
– Вот и славно, – Броун отпустил Мэттов ворот и откинулся назад.
Лендсендский малый любезно отступил в сторонку, давая Тинрайту место шлёпнуться на пол и полежать там, хватая ртом воздух.
– Но почему я? – простонал он, наконец с трудом поднимаясь на ноги и потирая ноющую шею. – Я поэт!
– И довольно-таки паршивый, – согласился Броун. – Но разве у меня есть из кого выбирать? Неужто я должен сам хромать по замку? Или, может, послать идиота-племянничка? – он махнул рукой в сторону юнца, опять принявшегося кромсать свои грязные ногти. Тот оторвался от своего занятия и небрежно отсалютовал Тинрайту кинжалом.
– Нет, мне нужен кто-то, кому позволено – и более того, положено – находиться в резиденции, кто-то, слишком глупый, чтобы его опасались, и слишком бесполезный, чтобы вызывать подозрения. И это ты.
Мэтт Тинрайт опять потёр горло.
– Вы слишком превозносите меня, граф Авин.
– Вот она опять – крупица мужества. Это хорошо. А теперь пойди разузнай, что происходит, и для тебя найдётся здесь кое-что ещё – возможно, даже кувшин вина из моих личных погребов, а? Как тебе это?
Мысль о том, что можно будет напиться до беспамятства и тем на день – два освободиться от всех забот, была первым, что по-настоящему примирило его с необходимостью и дальше служить Броуну, но обещание сохранить ему жизнь в привлекательности почти не уступало.
Прежде чем уйти, Мэтт поклонился, но так осторожно, будто был не вполне уверен, что его голова всё так же крепко держится на шее.
– Знаете, что я думаю, матушка? – Кайин говорил так, будто диалог прерывался не на час, в который оба молчали, а едва на мгновение.
Ясаммез не взглянула на него и не ответила.
– Я думаю, вы проникаетесь к Живущим-под-солнцем некими чувствами.
– Если не затем, чтобы приблизить свою смерть, – произнесла она, всё ещё не глядя на сына, – то зачем ещё ты стал бы говорить мне столь абсурдные вещи?
– Потому что я полагаю, что так оно и есть.
– Так ты имеешь целью не только рассердить меня, а и нечто иное? Напомни – отчего я не убила тебя?
– Возможно, оттого, что вы обнаружили, что всё-таки любите своего сына? – он улыбнулся, повеселившись над собственным самомнением. – Что у вас есть чувства столь же простые и нежные, как у Живущих-под-солнцем? Возможно, спустя века пренебрежения родительским долгом и явно выказываемого презрения вы открыли в себе стремление к тому, чтобы исправить положение дел? Может ли быть такое, матушка?