Воскрешение из мертвых (сборник) 1980г.
Шрифт:
— Да, да, Татьяна Петровна! — торопливо перебивает ее Дионисий. — Звонили вам дважды. Очень вы нам нужны. Не могли бы приехать сегодня?
— Что-нибудь новое?
— Да, есть кое-что, однако не по телефону.
— Я утром собиралась, но если надо…
— Думаю, что надо, хотя, может быть, и ничего такого…
— Хорошо, Дионисий Дорофеевич, я приеду.
Она сразу же набирает телефон Лазарева и извиняется, что не сможет быть у него.
— Ну так мы отложим это дело, — говорит Евгений Николаевич. — Юбилеи и те переносят…
— Если это только из-за меня…
— Вообще ни к чему такой пожар. Это супруга моя решила, чтобы тотчас же. А мне очень хочется, чтобы вы у нас были. Тогда уж вам неудобно будет не пригласить нас на вашу свадьбу. Шучу, конечно, знаю, что и без того пригласите, а мне всегда приятно вас видеть. Уговорю вас, может быть, бросить аспирантуру и вернуться на оперативную работу ко мне в отдел.
— Я подумаю, Евгений Николаевич.
— В Благов вы с каким поездом?
— С трехчасовым.
— Тогда встретитесь, наверное, с Крамовым. Он тоже должен выехать туда сегодня. Но уже не от нас, а от министерства. Они тоже заинтересовались подпольной типографией Телушкина.
— Я знаю. Комиссар Ивакин уже расспрашивал меня о моей поездке в Одессу. Боюсь только, как бы благовская милиция не предприняла чего-нибудь раньше времени…
— Они предупреждены и пока только наблюдают. Ну, желаю вам удачи!
В поезде Татьяна так и не встретилась с капитаном Крамовым. Скорее всего, он уехал раньше или не успел на этот поезд, а следующий теперь только через три часа.
На благовском вокзале ее, как и в первый приезд, встречает Андрей Десницын.
— Зачем вы тратите время на это, — укоряет его Татьяна. — Добралась бы и сама.
— Уже вечер, и мало ли что… И потом, дед велел непременно встретить.
— Ну, тогда другое дело, — смеется Татьяна. — Что у вас нового?
— Ничего особенного, если не считать опасений деда, что затевается какая-то провокация.
— С подпольной типографией?
Андрей выкладывает Татьяне соображения деда, которые не кажутся ему теперь такими уж убедительными.
— А Телушкин как же? Причастен он к этой провокации? Нужно же как-то и его роль себе уяснить.
— Дед полагает, что он тут ни при чем.
— Может быть, и его тоже в фанатики зачислите, как Травицкого?
— По мнению деда, фанатизм Травицкого где-то на грани антисоветизма. А Телушкина прельстил, наверное, заработок и надежда прославиться.
— Инициатор провокации, значит, Травицкий?
— Ну, может быть, и не он, а кто-нибудь из зарубежных «защитников» русской православной церкви.
Некоторое время они идут молча. Потом Андрей негромко произносит:
— Моему уму просто непостижима их логика. С их точки зрения, у нас все плохо. Вы, наверное, знаете, что такое секуляризация?
— Насколько мне помнится, это что-то связанное с изъятием из духовного ведения церковных ценностей и передачей их гражданским властям?
— В данном случае я имею в виду освобождение от церковного влияния в общественной деятельности. Так вот, по данным, опубликованным в семьдесят втором году Центральным статистическим управлением церквей при государственном секретариате Ватикана, за шесть последних лет в католических церквах отказались от сана священника тринадцать с половиной тысяч человек. В одной только Европе не имеют священников около тридцати процентов приходов. Та же статистика свидетельствует и о массовом беге из монастырей монахов и монахинь, о большой нужде церквей в семинаристах. Молодежь, значит, не желает посвящать свою жизнь служению богу.
Чувствуя, что Андрей может говорить об этом долго, Татьяна прерывает его вопросом:
— А кто у Телушкина печатать будет его «трактат» о свидетельстве «пришельцев» в пользу всевышнего?
— Некто Фома Фомич, настоящую фамилию которого знает, наверное, только милиция. Темная личность. Пожалуй, даже уголовник. Во всяком случае, с уголовным прошлым. Всю жизнь вертится около духовенства. Распускает слухи, будто был когда-то протодьяконом.
— А в типографском деле он что-нибудь смыслит?
— Уверяет, что до революции работал наборщиком в «Церковных ведомостях» — газете синода русской православной церкви. Несколько лет назад делал что-то в редакции «Журнала Московской патриархии», откуда был изгнан за нечистоплотные делишки.
— Сколько же ему лет?
— Это тоже никому не ведомо. Скорее всего, ровесник моему деду, а может быть, и старше его. Но вот мы и пришли в обитель бывших богословов Десницыных.
Капитан Крамов приезжает в Благов поздно вечером. Заходит сначала в городской отдел Министерства внутренних дел, где его ждали сотрудники, занимающиеся подпольной типографией «отца Феодосия». Оттуда звонит Боярским, у которых должна остановиться Грунина. Настин отец сообщает, что Татьяна Петровна у Десницыных. Крамов набирает их номер.
— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — приветствует он Десницына-младшего. — Это Крамов вас беспокоит. У вас еще Грунина?
— Да, да, Аскольд Ильич, у нас Татьяна Петровна. Можете с нею поговорить, а еще лучше — приезжайте прямо к нам. Вы же знаете, где мы живем.
Капитан приходит спустя четверть часа.
— Пожалуйста к столу, Аскольд Ильич! — приглашает его Дионисий. — Как раз самовар поспел. Мы тут никаких электрических и прочих чайников не признаем, только самовар. В этом отношении неисправимые консерваторы, или, как богословы говорят, традиционалисты, — посмеивается Десницын-старший.
— От чая не откажусь, хотя время позднее и вам, наверное, спать пора, но раз самовар поспел…
— Вот именно. Не пропадать же кипятку. Есть, однако, не только кипяченая вода, но и аква витэ.
— Нет, Дионисий Петрович, спасибо. «Живую воду» в другой раз.
За чаем говорят о всякой всячине, а как только Крамов начинает благодарить за гостеприимство, Дионисий встает из-за стола и кивает Андрею:
— Пойдем, внук, не будем мешать.
— Мне именно с вами-то и нужно поговорить, Дионисий Дорофеевич! — останавливает его Крамов. — Посоветовались мы в Москве и с местными властями и решили, что вы сами должны пресечь незаконную деятельность Телушкина. Сможет это сделать ректор семинарии?