Воскрешение лиственницы (рассказы)
Шрифт:
Я хотел обратиться к нему на работе,- товарищи отсоветовали, как бы не испортить дела. Порядок есть порядок. Десять человек в день, пока начальник садится в седло. На другой день я пришел пораньше и дождался. Я попросил взять меня с собой на Колыму.
Разговор этот помню, каждое слово.
– А ты кто?
– Берзин отвел в сторону лошадиную морду рукой, чтобы лучше расслышать.
– Инженер Покровский, гражданин начальник. Работаю начальником участка на Вишхимзе. Главный корпус строю, гражданин начальник.
– А что тебе надо?
– Возьмите меня с собой на Колыму, гражданин начальник.
–
– Десять лет, гражданин начальник.
– Десять? Не возьму. Если бы у тебя было три или там пять - это другое дело. А десять? Значит, что-то есть. Что-то есть.
– Я клянусь, гражданин начальник...
– Ну, ладно. Я запишу в книгу. Как твоя фамилия? Покровский. Запишу. Тебе ответят.
Берзин тронул коня. На Колыму меня не взяли. Я получил досрочное на этом же строительстве и выплыл в большое море. Работал везде. Но лучше, чем на Вишере, чем при Берзине, мне нигде не работалось. Единственная стройка, где все делалось в срок, а если не в срок, Берзин скомандует, и все является как из-под земли. Инженеры (заключенные, подумать только!) получали право задерживать людей на работе, чтобы перевыполнять норму. Все мы получали премии, на досрочное нас представляли. Зачетов рабочих дней тогда не было.
И начальство нам говорило: работайте от души, а кто будет работать плохо - отправят. На Север. И показывали рукой вверх по течению Вишеры. А что такое Север, я и не знаю.
Я знал Берзина. По Вишере. На Колыме, где Берзин умер, я не видал его - поздно меня на Колыму привезли.
Генерал Гровс относился с полным презрением к ученым "манхэттенского проекта". И не стеснялся высказывать это презрение. Одно досье Роберта Оппенгеймера чего стоило. В мемуарах Гровс объясняет свое желание получить генеральский чин раньше назначения начальником "манхэттенского проекта": "Мне часто приходилось наблюдать, что символы власти и ранги действуют на ученых сильнее, чем на военных".
Берзин относился с полным презрением к инженерам. Все эти вредители Мордухай-Болтовский, Покровский, Будзко. Заключенные инженеры, строившие Вишерский комбинат. Выполним к сроку! Молния! План! Эти люди не вызывали у начальника ничего, кроме презрения. На удивление, на философское удивление бездонностью, безграничностью унижения человека, распадом человека у Берзина просто не хватало времени. Сила, которая сделала его начальником, знала людей лучше, чем он сам.
Герои первых вредительских процессов - инженеры Бояршинов, Иноземцев, Долгов, Миллер, Финдикаки - бойко работали за пайку, за смутную надежду быть представленными к досрочному освобождению.
Зачетов тогда еще не было, но уже было ясно, что необходима какая-то желудочная шкала для легкого управления человеческой совестью.
Берзин принял строительство Вишерского комбината в 1928 году. Уехал с Вишеры на Колыму в конце 1931 года.
Я, пробывший на Вишере с апреля 1929 года до октября 1931 года, застал и видел только берзинское.
Личным пилотом Берзина (на гидроплане) был заключенный Володя Гинце московский летчик, осужденный за вредительство в авиации на три года. Близость к начальнику давала Гинце надежду на досрочное освобождение, и Берзин при своем презрении к людям это хорошо понимал.
В своих поездках Берзин всегда спал где придется - у начальства, разумеется, не стремясь обеспечить себя какой-то охраной. Его опыт подсказывал, что в русском народе любой заговор будет выдан, продан, добровольные доносчики сообщат даже о тени заговора - все равно. Доносчики эти - обычно коммунисты бывшие, вредители, или родовитые интеллигенты, или потомственные блатари. Донесут, не беспокойтесь. Спите спокойно, гражданин начальник. Эту сторону лагерной жизни Берзин понимал хорошо, спокойно спал, спокойно ездил и летал и был убит, когда пришло время, своим же начальством.
Тот самый Север, которым пугали молодого Покровского, существовал, еще как существо-вал. Север только набирал силу, темп. Север - управление его было в Усть-Улсе, при впадении речки Улса в Вишеру,- там теперь нашли алмазы. Берзин тоже их искал, но не нашел. На Севере велись лесозаготовки самая тяжелая работа для арестанта на Вишере. Колымские разрезы, кайло колымских каменоломен, работа на шестидесятиградусном морозе - все это было впереди. Вишера сделала немало, чтобы могла быть Колыма. Вишера - это двадцатые годы, конец двадцатых годов.
На Севере, на его участках лесных Пеле и Мыке, Вае и Ветрянке, заключенные при перегоне (заключенные ведь не ходят, их "гоняют", это официальный словарь) требовали связать руки за спиной, чтоб конвой не мог в дороге убить "при попытке к бегству". "Свяжите руки, тогда пойду. Составьте акт". Те, кто не догадался умолить начальство связать себе руки, подвергались смертельной опасности. "Убитых при попытке к бегству" было очень много.
В одном из лагерных отделений блатари отнимали каждую посылку фраеров. Начальник не выдержал и застрелил трех блатарей. И выставил трупы в гробах на вахте. Трупы стояли три дня и три ночи. Кражи были прекращены, начальник снят с работы, переведен куда-то.
Аресты, провокационные дела, внутрилагерные допросы, следствия кипели в лагере. Огромная по штату третья часть набиралась из осужденных чекистов, проштрафившихся и прибывших к Берзину под спецконвоем, чтобы сейчас же занять место за следовательскими столами. Ни один бывший чекист не работал на работе не по специальности. Полковник Ушаков, начальник розыскного отдела Дальстроя, переживший Берзина вполне благополучно, был осужден на три года за превышение власти по сто десятой статье. Ушаков кончил срок через год, остался на службе у Берзина и вместе с Берзиным уехал строить Колыму. И немало людей сидело "за Ушаковым", в качестве меры пресечения предварительный арест... Ушаков, правда, не "политик". Его дело - розыск, розыск беглецов. Был Ушаков и начальником режимных отделов на Колыме же, подписывал даже "Права з/к з/к" или, вернее, правила содержания заключенных, которые состояли из двух частей: 1. Обязанности: заключенный должен, заключенный не должен. 2. Права: право жаловаться, право писать письма, право немного спать, право немного есть.
А в молодости Ушаков был агентом московского уголовного розыска, сделал ошибку, получил трехлетний срок и уехал на Вишеру.
Жигалов, Успенский, Песнякевич вели большое лагерное дело против начальника третьего отделения (Березники). Дело это - о взятках, о приписках - кончилось ничем из-за твердости нескольких заключенных, просидевших под следствием, под угрозами по три-четыре месяца в лагерных изоляторах-тюрьмах.
Дополнительный срок был не редкость на Вишере. Такой срок получили Лазаренко, Глухарев.