Воскрешение Малороссии
Шрифт:
уездной тюрьме. Там на протяжении двух с половиной лет, пока шло следствие, простой мужик прошел суровую жизненную школу, ознакомился с законами преступного мира («понятия» и воровской жаргон, происходивший от идиша — разговорного языка местных евреев — существовали уже тогда), завел полезные связи среди воров и бандитов и снова сбежал по дороге в Сибирь, где должен был отбыть 10 лет каторги.
Вот его приметы того времени из следственного дела: «Лет 30, росту 2 аршина и 6 вершков (1 метр 68 сантиметров),
Найти человека по такому описанию так же трудно, как зайца в степи. Сколько их было в Российской империи — голубоглазых, рыжих, без двух зубов, хорошо говорящих по-русски? Фотографию-то еще не изобрели! Ловили по словесному описанию. Иногда — десятилетиями. А бывало, что продолжали ловить, когда разбойник, уже мирно скончавшись где-нибудь на печи, давно оставил грешный мир, забыв уведомить об этом полицию.
Но поиск Кармалюка облегчался тем, что всякий раз из Сибири он держал путь только на родину — к семье. «Если бы не эта глупая любовь, ~ говорил он, — может быть, где-нибудь в других местах, никому не известный, я бы исправился, остановился и другую бы жизнь повел».
«Следующие два года в жизни Кармалюка были настоящей идиллией, — писал Иосиф Ролле. — Скрывается он в домах бедной «загоновой» шляхты, но всегда в окрестностях Головчинец, с женой видится по нескольку раз в неделю, помогает ей в полевых работах, нянчит детей, носит им гостинцы. Родится у него четвертый сын, отец справляет шумные крестины, соседи знатно упиваются на них. Добывает он средства мелкими кражами, к которым окрестный народ так привык, что даже не протестует...»
«Загоновая шляхта» — круг обычного общения Кармалюка — это самая низшая категория польского дво-рянства. Кроме двора, сабли и наследственного гонора, у таких голодранцев ничего не было. Чтобы вспахать землю, эти «аристократы» обычно нанимали крепостных у более богатых панов. Частенько и сами ходили за плугом. А иногда — даже подворовывали ночами овощи на крестьянских огородах, за что их, случалось, крепко били хозяева.
В общем, это было довольно странное общество для «руководителя партизанского движения» против польского панства. Как раз «загоновая шляхта» и составляла самый горючий элемент польских аристократических восстаний против русского правительства в 1830, и 1863 годах — помните, это те самые, что выкрикивали: «За нашу и вашу свободу!»
Идеалом этой шляхетской вольности было восстановление великой Польши по самый Днепр, а если повезет, то и от «можа до можа» — то есть от Балтики до Черного моря. Именно эта вожделенная Речь Посполитая должна была, по мнению «загоновых» горлопанов, наделить их всех землями и «быдлом» — четвероногим (волами й лошадьми, которых так любил уводить Кармалюк) и двуногим — то есть крепостными.
Самого жe Устима «загоновая шляхта» принимала как своего — происхождение его забылось, он хорошо говорил не только по-русски, но и по-польски, и многое мог рассказать, побывав в тюрьме и на каторге. Одним словом, очень интересный, милый, приятный в общении человек. А то, что ворует — так это очень по-шляхетски. Многие «загоновые Шляхтичи» сами были не прочь что-нибудь украсть. Как покажут материалы следствия после очередной поимки «партизанского вождя», как раз среди этой категории многонационального населения Подолии Кармалюк нашел множество друзей и сообщников.
В феврале 1822 года лзгчший друг «загоновой шляхты» опять пошел на «мокрое» дело. И снова его жертвой стал простой, нешляхетского происхождения, зато зажиточный хуторянин — Павел Опаловский. Его, правда, не хотели убивать, но так искололи пиками, выпытывая, где деньги, что бедолага через несколько дней сам отдал Богу душу.
У Опаловского банда Кармалюка (надеюсь, никто не станет называть ее «повстанческой армией») взяла в качестве добычи 2000 золотых и четверку лошадей.
Обрадованные успехом, «кармалюковцы» накинулись после этого на хату какого-то хозяйственного мужика в селе Овсяники. Но тут их ждал жестокий облом — судьба-индейка повернулась задом. Как только разбойники по-своему обыкновению начали допрос с пристрастием, пытаясь узнать, где «касса », из дома вырвался малолетний сынишка хозяина и на всю улицу стал звать на помощь. «Рятуйте!» — раздалось в ночной тишине.
После этого «народные герои », воспетые украинской Академией наук, с такой скоростью кинулись наутек от народных же масс села Овсяники, поспешивших на помощь соседу с топорами и вилами, что впопыхах оставили даже тех четырех лошадей, которых добыли у замученного Опаловского.
По округе поползли страшные слухи. Силу банды многократно преувеличили. Хуторяне дрожали.
Селяне запирали на ночь двери. Каждому казалось, что в следующую ночь упыри из леса постучатся именно к нему. Все тряслось от ужаса. Кроме одного храброго польского шляхтича Островского — эконома (то есть управляющего) села Комаровцы, не принадлежавшего к «загоновым» героям.
Пан Комаровский взялся за дело очень практично. Под видом охотника с ружьем за плечами и трубкой в зубах он отправился в лес и там пробродил двое суток. Скромному подольскому «Шерлоку Холмсу» удалось не только выведать, где находится логово кармалюдовской братвы, но даже повстречаться с тремя разбойниками. Он покалякал с ними об охоте на зайца, угостил огнем из трубочки, и спокойно вернулся в свои Комаровцы. Бандиты ничего не заподозрили.
Облава на Кармалюка началась на следующий день. Шли как на охоту — 20 пеших и 15 конных. С пятью ружьями и дрекольем. Причем, и паны, и крестьяне. Погоня тоже совсем не напоминала аналогичные сцены из художественных фильмов. Каждый из преследователей боялся получить в брюхо копьем от разбойника, а сами, разбойники, боясь получить пулю, поспешно удирали. Преследование продолжалось целый день, пока не пришло подкрепление в виде 40 человек с несколькими ружьями. Успех дела решил один- залп «сторонников порядка» — израненные пулями кармелюковцы попали в плен.
Предводителя торжественно приковали к возу (веревки он рвал, как медведь) и под конвоем шестидесяти человек повезли сдавать властям. Злодей весело раскланивался с попадавшимися навстречу девушками, шутил и обещал, что скоро вернется и со всеми «с лихвой» расплатится. Народ, по словам очевидцев, «отходил печальный, с крепкой верой, что разбойник сдержит слово».
В Каменец-Подольскую тюрьму Кармалюк вернулся как в родной дом. Он уже сидел тут по предыдущему делу и был, как сказали бы мы сегодня, «авторитетом». Буквально через несколько дней знаменитый разбойник подговорил нескольких сокамерников бежать. Но караул заметил беглецов и открыл стрельбу. Одна из пуль попала в помощника Кармалюка и сразила того насмерть. Сам атаман был ранен в ногу и вновь заключен в крепость.