Воскрешение
Шрифт:
— Ты права. — Мартин кивнул и поднял стекло обратно. — Дельная мысль.
Мимо проковыляла тучная мертвая женщина в кимоно, таща за собой детскую красную тележку. В коляске сидел другой зомби, у которого отсутствовала нижняя половина туловища, а оставшиеся внутренности вываливались через края. Оба существа возбудились, увидев машину, и тучная зомби побежала за ней вприпрыжку, гневно вскинув кулаки.
Фрэнки ударила по тормозам, включила заднюю передачу и одним махом раздавила обоих зомби и тележку.
— Видишь, — усмехнулась она
По телу Мартина пробежала дрожь, но Джим едва ли что-нибудь заметил. Его сердце колотилось по-прежнему, хотя тошнота прошла. Сколько раз он проезжал по этой пригородной улице, когда забирал сына или привозил Дэнни домой? Десятки, но он никогда не подозревал, что будет ехать здесь так, как сейчас. Он вспомнил первый раз, когда вез сына после того, как они провели вместе все лето. Дэнни заплакал, когда Джим повернул к Честнату, — он не хотел расставаться с отцом. Когда они подъехали к дому Тэмми и Рика, по его личику катились крупные слезы, и они продолжали литься даже тогда, когда Джим наконец, превозмогая себя, отъехал. Он смотрел на Дэнни в зеркало заднего вида, дожидаясь, пока тот не скроется из виду, чтобы затем остановиться и разрыдаться самому.
Джим подумал о дне, когда Дэнни только родился и доктор впервые дал подержать его на руках. Он был таким крошечным, с влажной розоватой кожей и еще деформированной после рождения головой. В тот день, младенцем, он тоже плакал, и когда Джим его приласкал, Дэнни открыл глазки и улыбнулся. Тэмми с докторами уверяли, что это не было улыбкой, потому что новорожденные улыбаться не могут, но Джим в глубине души знал, что это не так.
Потом он вспомнил, как играл с Дэнни и Кэрри в «Уно», и они оба ловили его на жульничестве, когда он прятал карту «Возьми четыре» под столом. Они побороли его, защекотав до того, что он сам во всем сознался. После этого они все сидели на диване и ели попкорн под фильм о том, как Годзилла разрушал Токио и воевал с Мехагодзиллой.
Он вспомнил, как сообщил Дэнни по телефону, что тот скоро станет старшим братом. Это произошло сразу после того, как подтвердилось, что Кэрри беременна.
И он содрогнулся, вспомнив, как бежал из укрытия и во что в итоге вылилась счастливая беременность его жены. Джим подумал о Кэрри и ребенке — он застрелил обоих.
Когда Фрэнки повернула в Честнат, у Джима в голове всплыл последний звонок Дэнни.
«Папочка, мне страшно. Я на чердаке. Я… — Потом помехи и дальше: — Я помнил твой номер, но не мог настроить телефон Рика. Мамочка долго спала, но потом проснулась и настроила его мне. А сейчас она опять спит. Она спит с тех пор, как… с тех пор, как они добрались до Рика».
— Мы в Честнате, — сообщила спереди Фрэнки. — Теперь что?
«Мне страшно, папочка. Я знаю, нам нельзя уходить с чердака, но мамочке плохо, и я не знаю, как ей помочь. Я слышу, что они на улице. Иногда они проходят мимо, а иногда, похоже, пытаются прорваться внутрь. И мне кажется, Рик тоже там».
— Джим? ДЖИМ!
Джим заговорил тихо и отстраненно:
— По О’Рурк и Фишер, потом налево на Плэтт-стрит. Последний дом слева.
Он представлял, как Дэнни сидит на чердаке и плачет.
«Папочка, ты обещал, что позвонишь! Мне страшно, и я не знаю, что делать…»
— Плэтт-стрит, — объявила Фрэнки, повернув машину.
Она ехала мимо выстроившихся аккуратными рядами домов, каждый из которых был таким же, как соседний, отличаясь только цветом ставен или висящих в пустых окнах занавесок.
— Приехали.
Она припарковала «Хамви», но выключать двигатель не стала.
«…и я люблю тебя больше Человека-паука, больше Пикачу, больше Майкла Джордана, больше бесконечности, папочка».
Джим открыл глаза.
— Больше бесконечности, Дэнни. Папочка любит тебя больше бесконечности.
Он открыл дверцу. Мартин поднялся было следом, но Джим положил руку ему на плечо.
— Нет, — твердо заявил Джим, покачав головой, — оставайтесь с Фрэнки, мой друг. Прикройте лучше меня отсюда. Убедитесь, что у нас будет возможность бежать.
Сжимая плечо Мартина, он сделал паузу, а потом поднял голову и принюхался.
— Этот город полон мертвых, Мартин. Вы чувствуете?
— Да, — признал Мартин, — но тебе понадобится помощь. Что если…
— Я благодарен за все, что вы сделали для меня и для Дэнни, но некоторые вещи я должен сделать сам.
— Я боюсь, Джим. Боюсь того, что ты можешь обнаружить.
— Я тоже. Поэтому мне и нужно быть одному. Хорошо?
Мартин неохотно кивнул.
— Хорошо, Джим. Мы будем ждать вас здесь.
Фрэнки перегнулась через сиденье и вытащила одну из винтовок. Зажав ее между ног, оглянулась и посмотрела в зеркало заднего вида.
— Все чисто, — сообщила она. — Лучше поторопись.
Джим кивнул.
Мартин тяжело вздохнул:
— Удачи, Джим. Мы будем здесь.
— Спасибо. Спасибо вам обоим.
Набрав воздуха в грудь, он отвернулся и направился через улицу.
Ноги налились свинцом, он шел, будто во сне.
— Больше бесконечности, Дэнни…
Он бросился к дому бегом, застучав ботинками по тротуару. Свернул во двор, запрыгнул на крыльцо и вынул из кобуры пистолет. Дрожащей рукой, взялся за ручку двери. Оказалось незаперто.
Джим медленно повернул ручку и, позвав сына по имени, вошел в дом.
Они сидели в темноте и ждали. Мартин не замечал, что затаил дыхание, пока Джим не скрылся за дверью.
Фрэнки еще раз оглядела улицу, проверяя, не подбираются ли к ним мертвяки.
— Что теперь?
— Будем ждать, — ответил пастор. — Будем смотреть в оба и ждать, пока они не выйдут.
Ночной воздух похолодел, и сквозь разбитое стекло просвистел ветер. Фрэнки содрогнулась.
— Скажите, преподобный, вы правда думаете, что его сын жив?
Мартин следил за домом.