Воскресни за 40 дней

Дизайнер обложки Медина Мирай

ISBN 978-5-4485-5811-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ты думал меня удивить этим? – презрительно спрашивал он, сжимая в руках мою открытку.

Я со всей любовью делал её. Я вложил в неё частичку себя, а теперь эту частичку растоптали, просто уничтожили. Меня уничтожили.

Парни вокруг него злорадно захохотали. Они показывали на меня пальцем, словно я с ног до головы облит грязью.

Мне было больно

А на что же я надеялся? Будь я милой симпатичной девушкой, он бы и улыбнулся мне в знак благодарности. Но перед ним сидел на земле потрепанный низкорослый парень с каштановыми волнистыми волосами. Этот неудачник больше похож на дошкольника. Он уродлив в своих глазах, в глазах одноклассников, в глазах всех. Всегда выделялся на фоне других тупостью, непониманием предметов. А ведь он старается. Сверстников раздражало в нём все: от школьной формы, которую носил лишь он в классе, до действий.

И этим неудачником был именно я, четырнадцатилетний паренёк по имени Даан.

– А давайте выльем на него голубую краску? – предложил один из недалёких по уму громил. От одного его неухоженного вида меня всегда тянуло блевануть, ибо был он не просто ужасен внешне, но и отвратителен характером. Казалось, родился уже с запахом перегара и чипсов – это зловоние следовало за ним повсюду.

– Нет, для него это будет слишком просто, – отозвался пацан в зелёной кепке. В школе он прославился как «прекраснейший из прекраснейших». Я мог сказать, что он действительно привлекателен. Мне нравятся его волосы, зачёсанные назад, одежда, выполненная умелыми руками известных в Нидерландах модельеров. Но характером он напоминает типичного бабника из дешёвого сериала. Зовут его Джесси, – Предлагаю рассказать об этом всему классу… Да что уж тут – школе.

Я стоял, не поднимая глаз. Лишь изредка посматривал на выпирающие костяшки рук. Не смел взглянуть на него, не смел больше думать о любви к нему, пусть и чувствовал, что она все ещё жива во мне. Будучи униженным, я унижал себя лишь сильнее. Как же я был глуп, когда решился на этот поступок. На что я надеялся, если даже ни разу не говорил с ним? Да как я вообще мог подумать, что люблю его? Да разве возможна любовь в столь раннем возрасте?

Каждый раз, когда я видел его, высокого блондина, чьи волосы зачёсаны направо, руки усыпаны шрамами от порезов, в окружении кокетливых девушек, меня пожирала ревность. Почему же в моменты, когда его очередная девушка протягивала ему новую сигарету, я был готов вырвать её из рук и растоптать?

Я осознавал, что болен им. Болен настолько, что даже имя старался не произносить. В такие моменты тело моё деревенело. Алексис…

В груди у меня защемило от обиды. Стыд материализовался и придавливал меня к земле, ломил мне шею. Я не мог поднять полные слёз глаза. Хотелось зарыдать, но каждый раз огромным усилием воли останавливался. Непролитые слезы застревали острым комом в горле. От режущей боли хотелось сжать его. Несколько слезинок дали себе волю, разбились о кулаки. Я захныкал. Прикрыл лицо руками, скрывая своё и без того уродливое лицо, которое теперь казалось в несколько раз уродливей из-за прилива крови к мокрым щекам.

– Смотрите, он плачет! – закричал кто-то и вслед за ним все начали громко смеяться.

Это окончательно убило меня. Но в этом оглушительном смехе я не слышал его голоса. Меня распирало желание взглянуть на него, но страх увидеть исказившиеся в смехе лица кучки балбесов отпугнул.

Что-то упало прямо передо мной. Я разомкнул пальцы. Возле меня лежал свёрнутый комок из плотной бумаги цвета хаки.

– Мне это не нужно, – холодно произнёс Алексис.

Слова подействовали, как электрошокер. Я позабыл об уродливом виде и убрал руки от лица. В глазах его ничего не читалось. Они были пустыми, безжизненными, будто перед ними предмет, совсем неинтересный. Именно предмет – я никогда не замечал, чтобы он испытывал ко мне хоть какие-то человеческие чувства.

Я убежал от него. В побеге видел единственное решение всех проблем, пусть и осознавал: от такой грязи мне никогда не удастся отмыться.

С тех пор прошло ровно четыре года. Я почти забыл о жизни в Амстердаме.

Моя депрессия после позора стала отличной темой для новых ссор между родителями. Они и без этого кричали друг на друга почти каждый вечер. Порой у меня складывалось впечатление, что мама с папой делают это специально, пытаясь найти какой-нибудь предлог для развода. И этим живым предлогом стал именно я: моё поведение, мужское воспитание, которое в меня не заложил постоянно работающий отец Джимбо. Приходил после работы уставшим, а на кухне помимо холодного ужина ждала раздражённая мама, готовая обложить его матом с ног до головы из-за того, что он так поздно. Я видел в его потухших глазах искры сожаления о том, что он позволил надеть на себя это ярмо семейной жизни. Он был заложником семейных уз, и однажды я дал себе обещание, что никогда не обрекусь на такие страдания.

Инициатором большинства стычек становилась в основном мама Христа. «Женщина на иголках». Порой она и на мне срывалась. Раздувала из мелочи проблему галактического масштаба. Должен признаться, иногда я специально не поднимал трубку, когда она звонила. Делал всё, лишь бы не слышать её истеричный голос.

Родители все же добились своего – развода. Счастливый отец остался в Амстердаме в просторном доме. Без хлопот, каких-то сосунков вроде меня и истеричек вроде мамы. Мы же с ней переехали в Фризенвейн – маленький уютный городок в Нидерландах.

Люди тут, стоит отметить, очень приветливые и добрые. Атмосфера в городке помогла мне раскрыться: я взялся за учёбу, глотал книги, засыпал с ними, подолгу не ел, в очередной раз выучивая формулы. Делал всё, лишь бы оправдать надежды мамы. Но она не обращала внимания. В старой школе меня считали умственно отсталым, но за четыре года усердных занятий я вышел на уровень, превосходивший все ожидания моих нынешних учителей. Они пророчили мне большое будущее, а я вновь не видел улыбок мамы. Она была единственным человеком, чью поддержку я хотел почувствовать больше всего.

В новой школе я впервые увидел обращённые к себе приятные лица сверстников. Впервые общение с ними не пробуждало во мне букета комплексов. Впервые взоры на меня обратили девушки. Особенно востребованным я стал ближе к семнадцати годам. Бывшие одноклассники уже никогда не смогли бы узнать во мне того заезженного трусливого простачка. Перед их глазами возник бы образ все ещё скромного, но уже высокого стройного парня с густыми каштановыми взъерошенными волосами и все теми же синими глазами.