Воскресный день
Шрифт:
«Наверное, будет гроза», – успела подумать я и провалилась в сон.
Вот стихотворение, над которым я тогда так долго работала:
Жил маятник добротен и весом.
Он жизнь свою разметил шаг за шагом.
Он не был фантазёром и шутом.
И все гордились этим работягой.
Под постоянный каждодневный стук
Жизнь шла спокойно, тихо и невзрачно.
И только люстра волновала вдруг,
Бросая взор на маятник прозрачный.
Когда она внезапно, словно дождь,
Обрушивала света водопады,
Наш бедный маятник бросало в дрожь…
И он спешил, бежал и чуть не падал.
Он начал
От самовара медного приличней.
Но вот часы забыли завести…
И мир предстал совсем в другом обличье.
Порядок жизни был другим уже -
И в тишину погруженной квартиры,
Вошли, таясь, в каком-то мираже
Другие величины и кумиры.
И маятнику в этой тишине
Привиделось свободное пространство,
Где он летал! И в этой высоте
Свое возненавидел постоянство.
Свой круг. Свой предначертанный удел.
Всю ограниченность приличий и привычек.
А он летать, летать, летать хотел
В тот мир, что невесом и безграничен.
Где мог он быть таким, каким хотел.
Мог рисковать, чтоб волновалась люстра.
И крюк, его не выдержав безумства,
Разжался вдруг -
И маятник взлетел.
Он воспарил над зряшной суетой,
Где плен и предрассудков, и приличий
Наш держат в категории иной,
Где мысль не существует без кавычек,
Где мы живём и разбиваем лбы…
Привычных истин не тревожит мука.
Не рвёмся мы, условностей рабы,
Из нами же начертанного круга.
Глава 3. Гроза
Духота пропитала комнату насквозь. И за легкой занавеской, где едва угадывался рассвет, уже брюзжало, лениво ворочалось, грозя темным сгустком в небесах и мощными раскатами…
Я окончательно проснулась. Циферблат высвечивал 4 утра. «Рано», – только успела подумать я, как сверху кто-то с силой ударил в небесный барабан. Через минуту город заволокло сплошной пеленой воды и темно-синего сумрака.
Я стояла у окна и отчетливо понимала, что проснулась не от духоты летней ночи и даже не от начавшей бушевать грозы. От той, старой обиды. Она, явившаяся в мой сон, вызывала тоску. Я не понимала, почему учительница математики явилась ко мне ночью?
Маргарита Генриховна уже давно не здесь, а чертит графики в небесах, откуда на рассвете пришла гроза…
Столько лет прошло, страшно подумать, почти жизнь. И Сашки Дунаева нет, и Кахи Чкония, и комсорга – нашего всеобщего Комиссара Лёшки Омельченко – тоже нет.
Ябеда-Лерка уехала в 90-е в Германию, и как в воду канула: следы её потерялись.
Когда я вспоминаю школу, мне всегда кажется, что за окном – весна. Черешневые деревья в цвету. Школьный сад манит неодолимо. Вервасильна – милая девушка, недавно выпущенная из музыкального училища и ставшая неожиданно даже для себя классной руководительницей 7-го класса «А» – тоненькая и восторженная, рассказывает нам краткое содержание оперы Джоаккино Россини на либретто Пьера Бомарше. Класс занимается чем угодно, но только не музлитературой. Вервасильна с восхищением повествует об ухаживании графа Альмавивы за своей будущей женой – милой и скромной девушкой, о находчивом и ловком слуге Фигаро, помогающем своему хозяину вырвать любимую из рук жадного и старого нотариуса-опекуна Розины. С восторгом говорит об уловках и жертвах, на которые идёт граф ради любви и большом чувстве Альмавивы.
Я смотрю в окно, и мне хочется немедля ни секунды убежать к морю. Но подруги в восторге. Это же про любовь! Тоня, соседка по парте и лучшая подруга, толкает меня в бок:
– Интересно-то как!
Я обращаю внимание на Вервасильну. Она раскраснелась, разволновалась, рассказывая о решительном характере Розины и её желании выйти замуж по любви. Её веснушки утонули в пламени щёк. И уже не кажется скучным слушать арии из опер по нескольку раз, разбираться в полифонии и прочей музыкальной кухне. Но мальчишкам откровенно «до лампочки» и восторги милой преподавательницы и любовь какой-то севильянской девицы, да и сам Россини…
На задней парте Сашка Дунаев вместе с Лёхой Рябечковым режутся в морской бой. Они увлеклись не на шутку, слышатся только приглушённые возгласы, из которых становится понятно на чьей стороне победа. Серёжка Агафонов уткнулся головой в парту. На первый взгляд кажется, что он весь внимание, а глаза опущены, и что? Это от наслаждения. Погрузился мальчик в чудесную музыку итальянского композитора. Но на его коленях долгожданная книжка про пиратов, книжку дали на один день, и Серёжка весь там, в этой книге: пираты, корсары, флибустьеры! «Эй, на палубе! Встать на якорь! Совсем не рад увидеть твою рожу снова, щенок! Видишь этот флаг? Он такой же чёрный, как черны наши сердца. Заткнись и слушай! Если что не так ты будешь болтаться на рее, как штаны на ветру. Проклятье! Йо-хо-хо! И бочонок рома!» Я с соседнего ряда вижу его склонённое лицо и губы, шепчущие особо понравившиеся строчки. Он вообще читает медленно, основательно, но запоминает текст почти наизусть! Это только со стороны кажется, что он внимательно слушает урок.
Лёвка Абрамян с Кахой Чкония наоборот ведут себя шумно, то и дело получая от Вервасильны замечания. После каждого вразумления они немного успокаиваются, хлопают глазами и на несколько минут затихают. Но проходит минута, и они опять переглядываются, прыскают смехом, видимо задумали что-то, бросают записки, свёрнутые клубочком на соседние ряды, спускаются поочередно под парту и вылезши из под неё откровенно ржут, но уже тихо.
Наконец, апогей! Вервасильна вызывает к доске Леру Гусеву. Лера – лучшая ученица, отличница. К тому же имеет потрясающие вокальные данные. Её мама спит и видит Леру знаменитой певицей, минимум на сцене Большого. Мама с готовностью работает в родительском комитете, хлопочет, печёт на все праздники торты, собирает деньги на подарки учителям, одним словом, активничает и даже иногда с важным видом сидит в качестве гостя на уроках музыки, наслаждаясь пением дочери. Вервасильна всегда просит Леру озвучивать отрывки из музыкальных произведений, которые мы проходим на уроках.
Лера – высокая, статная, белокурая. Она стоит первой среди девочек на уроках физкультуры и возвышается почти над всеми мальчишками. Не то, что я, коротышка. И если наш физрук бодро командует: «На первый-второй расссчитайссссь!», я заканчиваю построение фразой «расчёт окончен».
Но почему-то мальчишкам Лера не нравится. Лера по этому поводу не заморачивается. Ей не нужна ничья дружба. Такой умнице, такой красавице никто не нужен, кроме себя самой. С девчонками она общается постольку-поскольку. Мальчишек в упор не замечает и всегда смотрит поверх наших голов. Мальчики в ответ считают её задавакой, но это ещё полбеды. Они с жаром уверяют девчонок, что обо всех наших проделках и прочих событиях в классе Лера доносит и классной руководительнице Вервасильне и завучу Автандилу Николаевичу. Это же ясно, как дважды два. Лерка каждый день заходит и в учительскую, и в кабинет завуча. Вы сами это замечали. Вот почему Автандил на удивление быстро, будто по подсказке, угадывает зачинщика в любом нашем «деле». И наши словечки приводит в пример. Как-то не по-товарищески, подло поступает Лера. И мальчишки стараются изо всех сил вывести Леру из её всегдашнего спокойствия, непоколебимой уверенности в своей, только ей одной доступной правоте и отомстить за стукачество.