Воскресшая душа
Шрифт:
Он протянул к ней руки.
– Подите прочь! – звенящим голосом бросила ему в лицо молодая женщина. – Я не верю вам! Мне противна вся эта разыгранная вами сейчас комедия. От вас ускользнули нейгофские миллионы, и вы унижаетесь передо мной, потому что только я одна могла бы вернуть их вам… Прочь от меня, жалкий, презренный человек!
– Ах, так! – кинулся к Софье Куделинский.
– Прочь! Марич, ко мне! – закричала графиня. – Помогите, помогите!
– Лишнее это, –
Из груди Куделинского вырвался яростный крик. Он схватил низкорослого Марича, приподнял его и ударил о пол. Но Марич, падая, увлек его за собой. Они схватились на полу у камина. Софья с ужасом глядела на боровшихся.
– Помогите, помогите, люди добрые! – раздавался во дворе отчаянный вопль Насти. – Убивают, режут!…
Вдруг Куделинский вскрикнул.
– Ничего, пустая царапина, – сейчас же дико засмеялся он и, приподняв за волосы голову ослабевшего в борьбе Марича, изо всех сил ударил ее о выступ камина.
Рука несчастного разжалась, послышался звон, и на медный предкаминный лист скатился небольшой окровавленный кинжал.
Куделинский был уже на ногах.
– Нейгоф или я? – схватил он за руку потрясенную Софью.
– Прочь, подлый убийца! – крикнула та. – Помогите, помогите!
– Нейгоф или я? – в правой руке Станислава блеснул револьвер.
В квартиру с парадного хода уже ломились люди. Вопли Насти раздавались где-то совсем далеко.
– Нейгоф или я? – повторил обезумевший Куделинский.
– Будь ты проклят! – крикнула Софья.
Раздался резкий звук выстрела, за ним еще, а вслед за этим послышался отчаянный вопль; облако порохового дыма окутало жертву Куделинского и его самого.
– Где? Кто? – прозвучало в этот момент несколько голосов вломившихся в квартиру дворников и швейцаров.
– Вот, вот он, окаянный! – указала Настя, и сильные руки схватили убийцу.
Станислав не сопротивлялся.
– Бей его, проклятого! – крикнул кто-то из дворников.
В воздухе мелькнули кулаки.
– Стой, как вы смеете! – раздался властный, строгий голос. – Не сметь! Прочь все!
Это вбежал в квартиру графини Кобылкин в сопровождении Афоньки.
Дворники, и раньше слышавшие от Дмитриева, что этот их жилец – человек не простой, смутились и отступили.
– Что же? Мы со всем нашим удовольствием, – послышался смущенный говор, – мы завсегда стараемся…
– Да он, убивец-то, – крикнул тот, который крепко держал Куделинского за руки, – на ногах не стоит… Ишь, валится…
– Бегите в участок! Докторов скорее, в соседнем доме есть, – распорядился Мефодий Кириллович и только тогда склонился над уже
Глаза Станислава были широко раскрыты, но неподвижны. В них отражалось скорее изумление, чем испуг. Губы были сжаты, ни одного звука не вырывалось изо рта. Сюртук на Куделинском был смочен кровью, а когда Мефодий Кириллович отвернул его воротник, то увидел на левом плече ранку. Он еще раз потрогал Куделинского, пощупал пульс и поднялся, качая головой.
– Ничего не понимаю, – прошептал он.
До слуха Кобылкина донесся слабый стон. Он повернулся и увидел на постели залитую кровью Софью.
– Доктор, вот доктор! – раздались голоса, и набившаяся в квартиру толпа расступилась, пропуская приведенного дворником врача.
– Крови-то! Тел-то сколько! – остановился тот в изумлении.
– Скорее, доктор, – заторопил его Кобылкин, – тут раненая женщина…
– Перевязку бы да в больницу, – склонился над графиней врач. – Пошлите в аптеку, нужно остановить кровь. Да еще бы кого-нибудь, не могу же я один.
– Послано уже. А вот и полиция.
– Что здесь такое? – тревожно спросил вбежавший полицейский. – А, Мефодий Кириллович! Давно вас не было видно, – сразу же узнал он Кобылкина. – Вы здесь, – значит, все благополучно. Что такое?
– Драма-с, милый вы мой, драма-с, поставленная на сей сцене великим драматургом – судьбой.
– Какая тут драма? – возразил полицейский. – Тут целое кровопролитие.
– Финальное-с, драгоценнейший, как и всегда в такого рода пьесах бывает…
– Эй, кто видел, не уходи! – крикнул пристав. – Поставить городовых, лишний народ вон… Из-за чего? – обратился он к Кобылкину.
Тот пристально посмотрел на него и отчетливо произнес:
– Любовь и ревность.
Суматоха увеличивалась, хотя квартира графини была очищена от лишнего народа. Около жертв уже хлопотали несколько докторов.
– Что, милейший эскулап, – подошел Мефодий Кириллович к знакомому полицейскому врачу, – есть ли живые?
– Тот, – указал врач на Марича, – кончается. Еще бы, пробит висок… страшный удар!
– А этот? – кивнул Кобылкин в сторону Куделинского.
– Этот? – поглядел на него врач. – Этот мертв. Рана пустяшная, царапина, а все-таки мертв… Посторонитесь-ка, – взял он за плечо Кобылкина, – пропустите…
Мимо них пронесли на носилках стонавшую Софью.
– А эта? – тихо спросил Мефодий Кириллович.
– Тоже опасна, – последовал ответ, – но надежда есть… Раны в голову и в грудь, однако, сердце, кажется, не тронуто… Какая красавица!… И не жаль было кому-то из этих несчастных убить такую прелесть.