Воскресшие боги (др. изд.)
Шрифт:
– - Видишь, дамы просят,-- молвил герцог.-- Не скромНИчай. Ну, что тебе стоит? Расскажи нам что-нибудь поЗАНЯТНЕЕ. я ведь знаю, ум у тебя всегда полон чудеснейШИМИ химерами...
– - Ваше высочество, увольте. Я бы рад, мадонна Чечилия, но, право же, не могу, не умею... Леонардо не притворялся. Он в самом деле не любил И Нe умел говорить перед толпою. Между словом и мыслью еГо была вечная преграда. Ему казалось, что всякое слово преувеличивает или не договаривает, изменяет и лжет. Отмечая свои наблюдения в дневниках, он постоянно переделывал, перечеркивал и поправлял. Даже в разговоре запиНАЛСЯ, путался, обрывал -искал и не находил слов. Ораторов, писателей называл болтунами, щелкоперами, а между тем, втайне, завидовал иМ. Округленная плавность речи,
– - думал он. Но чем усерднее отказывался Леонардо, тем более настаивали дамы.
– - Мессере,-- щебетали они хором, окружив его,-- пожалуйста! Мы все, видите, все умоляем вас. Ну раоскажите же, расскажите нам что-нибудь хорОШенькое!..
– - О том, как люди будут летать,-- предложила дондзелла Фиордализа.
– - Лучше о магии,--подхватила дондзелла Эрмеллина,-- о черной магии. Это так любопытно! Некромантия -- КАК мертвецов из могил вызывают...
– - Помилуйте, мадонна, могу вас уВерить, я никогда мертвецов не вызывал...
– - Ну, все равно, о чем-нибудь другом. Только постраШнее-и без математики...
Леонардо не умел отказывать, кто и о чем бы его ни просил.
– - Я, право, не знаю, мадонны...-- проговорил он в смущении.
– - Согласен! Согласен!--захлопала в ладоши ЭрмелЛИНа.--Мессер Леонардо будет говорить. Слушайте!
– - Что такое? А? Кто?
– - спрашивал выживший из УМА от старости, тугой На ухо, декан богословского факультета.
– - Леонардо!
– - крикнул ему сосед, молодой магистр медицины.
– - О Леонардо Пизано, математике, что ли?
– - Нет, сам Леонардо да Винчи.
– - Да Винчи? Доктор или магистр?
– - Не доктор и не магистр, даже не бакалавр, а так, просто художник Леонардо, тот, что Тайную Вечерю написал.
– - Художник? О живописи?
– - Кажется, по естественным наукам...
– - По естественным наукам? Да разве ныне художники учеными стали? Леонардо?.. Что-то не слыхал... Какие же у него сочинения?
– - Никаких. Он не издает.
– Не издает?
– - Говорят, все левою рукою пишет,-- вмешался Другой сосед,--тайным письмом, так, чтобы нельзя было разобрать.
– - Чтобы нельзя было разобрать? Левою рукою?
– - с возрастающим изумлением повторял декан.-- Да это, мессеры, должно быть, что-нибудь смешное. А? Для отдыха от занятий, я так полагаю, для развлечения герцога и прекраснейших синьор?
– - Может быть, и смешное. Вот посмотрим...
– - Ну, то-то. Вы бы так и сказали... Конечно, люди придворные: нельзя не повеселиться. Ну, да и забавный народ эти художники-умеют потешить! Вот Буффальмако, шут, говорят, был тоже и весельчак хоть куда... Ну, послушаем, послушаем, какой такой Леонардо!
Он протер очки, чтобы лучше видеть предстоявшее зрелище.
С последней мольбой взглянул Леонардо на герцога. Тот, улыбаясь, хмурился. Графиня Чечилия грозила пальчиком.
– - Пожалуй, рассердятся,-- подумал художник.-- Скоро надо просить о выдаче бронзы для Коня... Э, все равно, куда ни шло -- расскажу им первое, что в голову взбредет,-- только бы отвязаться!
С отчаянною решимостью он взошел на кафедру и оглянул ученое собрание.
– - Я должен предупредить ваши милости,-- начал он, заикаясь и краснея, как школьник.-- Для меня неожиданно... Только по настоянию герцога... То есть, я хочу сказать... мне кажется... ну, словом -- я буду говорить о раковинах.
Он стал рассказывать об окаменелых морских животных, отпечатках водорослей и кораллов, находимых в пещеРАХ В горах, вдали от моря,-свидетелях того, как с незаПамятной древности лицо земли изменялось -- там, где ныНе суша и горы, было дно океана. Вода, двигатель природы -- ее возница -- создает и разрушает горы. Приближаясь к средине морей, берега растут, и внутренние, средИЗемные моря постепенно обнажают дно, оставляя лишь Русло единой реки, впадающей в океан. Так По, высушиВ ломбардию, впоследствии сделает то же со всей Адриатикой. Нил, превратив Средиземное море в песчаные холмы И равнины, подобные Египту и Ливии, будет впадать в океАН за Гибралтаром.
– - Я уверен,-- заключил Леонардо,-- что исследование окаменелых животных и растений, которым доныне ученые пренебрегали, даст начало новой науке о земле, об ее прошлом и будущем.
Мысли его были так ясны, точны, полны, несмотря на Видимую скромность, непоколебимой верою в знание, так Не похожи на туманные пифагорейские бредни Паччоли, на мертвую схоластику ученых докторов, что, когда он умолк, На лицах выразилось недоумение: как быть? что делать? хвалить или смеяться? новая ли это наука, или самонадеянный лепет невежды?
– - Мы очень бы желали, мой Леонардо,-- сказал герцог со снисходительной улыбкой, как взрослые говорят с детьми,-- мы очень бы желали, чтобы пророчество твое исполнилось, чтобы Адриатическое море высохло, и венецианцы, наши враги, остались на лагунах своих, как раки На мели!
Все почтительно и вместе с тем преувеличенно Засмеялись. Направление было дано -- и придворные флюгера повернулись по ветру. Ректор Павийского УНИверситета, Габриеле Пировано, серебристо-седой, благообразный старик, С величественным и ничтожным лицом, произнес, отражая в учтиво-осторожной, плоской улыбке своей снисходительную шутливость герцога:
– - Сообщенные вами сведения очень любопытны, мессер Леонардо. Но я позволю себе заметить: не проще ли объяснить происхождение этих маленьких ракушек-случайной, забавной, можно сказать, очаровательной, но соВершенно невинной игры природы, на коей вы желаете основать целую науку,--не проще ли, говорю я, объяснить Их происхождение, как и раньше это делали,--всемирным потопом?
– - Да, да, потоп,--подхватил Леонардо, уже без всякого смущения, с непринужденностью, которая многим показалась чересчур вольной, даже дерзкой,--я знаю, все говорят: потоп. Только объяснение это никуда не годится. Посудите сами: уровень воды во время потопа, по словам того, кто измерял его, был на десять локтей выше высочайших гор. Следовательно, раковины, носимые бурными волнами, должны были бы опуститься сверху, непременно сверху, мессер Габриеле, а не сбоку, не у подножия гор, но внутри подземных пещер, и притом -- в беспорядке, по прихоти волн, а не на одном и том же уровне, не последовательными слоями, как мы это наблюдаем. И ведь заметьте,--вот что любопытно!--те животные, которые водятся стадами -слизияки, каракатицы, устрицы -- так и лежат вместе; а живущие в одиночку лежат порознь, точь-в-точь, как мы это можем видеть и ныне на морских берегах. Я сам много раз наблюдал расположение окаменелых раковин в Тоскане, в Ломбардии, в Пьемонте. Если же вы скажете, что они занесены не волнами потопа, а сами мало-помалу поднялись за водой, по мере того, как она прибывала, то и это возражение очень легко опровергнуть, ибо раковина -животное столь же или даже еще более медлительное, чем улитка. Никогда не плавает она, а только ползает по песку и камням посредством движения створ, и самое большее, что может сделать в день такого пути,--три, четыре локтя. Как же, скажите на милость, как же вы хотите, мессер Габриеле, чтобы в течение сорока дней, которые длился потоп, по свидетельству Моисея, проползла она 250 миль, отделяющих холмы Монферато от берегов Адриатики? Утверждать это посмеет лишь тот, кто, пренебрегая опытом и наблюдением, судит о природе по книгам, по измышлениям болтунов-словесников и ни разу не полюбопытствовал собственными глазами взглянуть на то, о чем говорит!
Наступило неловкое молчание. Все чувствовали, что возражение ректора слабо и что не он на Леонардо, а скорее Леонардо на него имеет право смотреть как учитель на ученика.
Наконец, придворный астролог, любимец Моро, мессер Амброджо да Розате, предложил, ссылаясь на Плиния Натуралиста, другое объяснение: окаменелости, имеющие только вид морских животных, образовались в недрах земли магическим действием звезд.
При слове "магический" покорная скучающая усмешка заиграла на губах Леонардо.