Восьмая горизонталь
Шрифт:
Редко кого из подобных людей возносит к вершинам славы, хоть и такое случается. Но по большей части они кончают плохо.
– Под самый конец Невядовский сорвался с нарезки, я уже тогда это смутно понимал. И не один я, – продолжал старик. – Ему стало уже все равно, чью и зачем кровь проливать, он словно бы всему человечеству войну объявил. Мы уже не знали, за что и за кого сражаемся, слегка опьянели от крови. Мы вошли во вкус, и я не знаю, чем это могло бы обернуться, если бы нас не остановили. Теперь, прожив жизнь, я понимаю: наш командир был из тех, кто просто по природе своей не может оставаться в общей колее, идти нахоженными тропинками. Нет! Их с тропинки вечно заносит в самую чащобу. И непонятно, то ли судьба ими так распоряжается, то ли они – судьбой. Боюсь, что Збигнев под конец стал, как это говорят, не совсем адекватен. Появилась у него сверхидея: возродить королевство Польское и короноваться. Да-да, на сейме, как положено. А англичане ему в этом безумном предприятии помогут, хоть Нед, Тедди, никогда ничего подобного вслух не говорил, только улыбался загадочно. Нед – вот
– А кто этот человек, Тедди, которого вы упомянули? – осторожно поинтересовался Гуров. – По-моему, Тедди и Нед – это уменьшительные от английского имени Эдуард?
– Точно! – подтвердил Петецкий. – Он и был англичанин. Эдуард Хендрейк. Капитан Британской морской пехоты. Из «Серебряного лебедя», была у англичан такая спецчасть. Серьезные ребята…
Гуров торжествующе посмотрел на напарника. Ай да Семен Семенович!
– Тедди координировал наши контакты с англичанами. Он был специально послан в наш отряд ранней осенью сорок четвертого. Да, с широкими полномочиями. Командир? Нет, что вы! Невядовский никому и никогда не подчинялся, даже командованию Армии Крайовой. Особенно под конец. Как же, претендент на польский трон, без пяти минут король… Но Збигнев прислушивался к советам Тедди, принимал в расчет его мнение. И еще один человек был для командира очень авторитетным. Ваш соотечественник, да! Они с командиром, я думаю, подружились. Насколько Невядовский вообще был способен на дружбу. Только закончилось все это совсем невесело.
– Как же? – спросил Гуров чуть дрогнувшим голосом, уже догадываясь, каким будет ответ.
– Вот, – старик указал на фигуру Таганцева. – И еще на этом снимке, видите? Мы знали его под именем Иван. Он и еще трое русских прибились к нашему отряду в сентябре. Голодные, оборванные, один с легким ранением. Иван, двое молодых парней, вроде меня, и еще с ними девушка была. Жалко, ее на снимках нет. Красивая такая. Анной звали.
«Откуда бы девушке взяться? Радистка? Вообще-то классический состав разведывательно-диверсионной спецгруппы… И появились они в отряде осенью. Как и англичанин», – подумал Гуров.
– Мужчины из немецкого лагеря бежали, – Петецкий точно услышал мысленный вопрос Гурова, – а девушка из остарбайтеров, тех, кого немцы на работы в Германию угоняли.
– Вы сказали, невесело все кончилось, – Крячко вопросительно посмотрел на Петецкого. – Что, этот Иван погиб? А остальные русские, девушка?
«Как еще погиб, – невесело усмехнулся про себя Гуров. – Шестьдесят с лишним лет спустя… Станислав – молодчина, посмотрим, что старик ответит».
– Иван? Точно не скажу, но вряд ли. Двое молодых погибли. В декабрьских боях с немцами. Девушка пропала чуть раньше, чем… Чем все кончилось. Но перед тем, как пропала… – Петецкий прикрыл глаза, погрузившись в воспоминания. Когда он заговорил вновь, голос его звучал глухо. – Не знаю, стоит ли вам об этом рассказывать. Книгу на таком материале, во всяком случае, не напишешь. Разве что авантюрный роман. Но, раз уж начал… Иван удивительным человеком был. Храбрый, сильный, умный. Воевал бесподобно. Как он бил немцев, какие дерзкие операции они с командиром разрабатывали! Словом, он стал вторым человеком в отряде, правой рукой Збышека. Да, вот так. Но потом, уже зимой…
Некоторое время Петецкий угрюмо молчал, понуро опустив голову.
– Тогда мы дрались уже в основном не с немцами, а с вашими. И с аловцами. Со всеми, кто под руку попадется. Каково это было Ивану – против своих!.. Но он терпел, скрипел зубами, но терпел. И сражался. А нас тоже гоняли по лесам около Гданьска все, кому не лень. Страшно вспомнить. И с каждым днем ухудшались отношения Ивана с Эдуардом Хендрейком. Они с самого начала не сложились: эти люди тянули командира в разные стороны, а я же говорил вам – Збышек прислушивался к обоим, но решал все сам. Иван, по слухам, предлагал командиру сдаться вашим частям, на самых почетных условиях. И потом вместе дожимать немцев. Я сейчас думаю, что это было бы наилучшим выходом. Но Невядовский никогда бы не сдался. Никому. А Хендрейк уговаривал его уходить на север, к устью Вислы, прорываться с боем по коридору между вашими наступающими частями и немцами, дожидаться высадки английского десанта. А потом, уже вместе с англичанами, попытаться захватить Гданьск и держаться до подхода основных сил англоамериканцев. Против всех держаться. Только Збигнева и это не слишком прельщало! Он в таком случае из командира становился просто подчиненным англичан, а к тому времени мысль о короне окончательно вскружила голову Невядовскому. Э, что говорить! – Петецкий с досадой махнул зажатой в руке трубкой. – И вот тут, как будто мало всего, Иван с Тедди схлестнулись из-за Анны. Они и так друг на друга волками смотрели, и вот вдобавок ко всему… Эх, какая глупость! Там темная история, я деталей не знаю… Говорю же, она очень красивой была, на нее половина отряда заглядывалась. А она вроде бы лишь им двоим знаки внимания оказывала. А может, и побольше, чем знаки внимания. Ну, с Иваном – понятно. К кому ж ей еще прислониться, как не к земляку, да? Тем более к такому орлу. А вот с Тедди… Не знаю. Кто их, женщин, разберет. Иван бесился страшно: она же тоже русская, своя для него,
– И что же, командир не мог запретить им дуэлировать? – не поднимая глаз, спросил Крячко и разлил по рюмкам «Зубровку». – В боевой-то обстановке?
– Кто другой, может, и запретил бы, – печально отозвался Петецкий. – Но не Збигнев. Командир же помешан был на кодексе шляхетской чести и все такое… Поморщился Невядовский, но слова против не сказал. Они стрелялись, на двадцати шагах, с барьером, все как полагается. Даже пистолеты одинаковые, я помню. И у того, и у другого – «парабеллумы». Оба были превосходными стрелками. Но счастье оказалось на стороне Ивана. Он успел выстрелить первым, шагов за пять до барьера. Уложил Хендрейка наповал. И в ту же ночь Анна куда-то исчезла. Вот так. Может, она впрямь полюбила Неда? И не могла оставаться рядом с его убийцей, а? Нет, о ее судьбе я ничего не знаю. Вот такая дурацкая романтика. – Он вновь устало прикрыл грустные глаза.
«Бог мой! – потрясенно думал Гуров. – Это ты романтик, милый старик. Какая там, к черту, любовь… Хладнокровно спланированная и блестяще выполненная акция по устранению опасного противника. Единственного, кроме самого Таганцева, человека, который мог повлиять на решение Невядовского. Да, рискованно, но Таганцев, похоже, считал, что дело того стоит. И как блестяще он учел психологию Невядовского! Надо же, шляхетская честь, дуэль… Это вам не вульгарный выстрел в спину, все открыто, на виду у всех и пойди заподозри истинные мотивы. Молодец Трофим Иванович, мысленно снимаю шляпу. Профессионал. Теперь понятно, откуда тросточка с рысью. Но где-то же Таганцев прокололся?»
– Это еще не самое печальное, – устало вздохнул Петецкий и разлил чуть подрагивающей рукой еще по рюмке. – Не знаю, право, как вам обо всем этом рассказать… Через двое суток командир все же решился последовать совету Хендрейка. Ночью Иван долго о чем-то разговаривал со Збигневом наедине. А затем случилось что-то страшное, непонятное… Сам я этого не видел, мне потом рассказал Анджей. Да, как кровному брату, у нас друг от друга секретов не было. Анджей стоял той ночью в карауле, у нас ведь и караулы были, как в нормальной строевой части. Он своими глазами видел, как из землянки отца выскочил Иван и побежал к лесу. А отец – за ним! И дважды выстрелил в Ивана из пистолета. Наверное, зацепил: мы утром нашли пятна крови на снегу. Но Иван успел скрыться, февральская ночь темна, да еще лес густой… Командир поднял по тревоге весь отряд: «Ловите!» Да какое там… Не слишком и старались: Ивана в отряде любили, а командир к тому времени совсем бешеный стал. И не объяснил Невядовский ничего. Нет, Иван в ответ не стрелял в командира. Это точно.
«Он не хотел убивать Невядовского, – подумал Лев. – Надеялся, что тот уцелеет, когда… Когда в игру вступит «Свитезь». Будет ранен, попадет в плен. Но уцелеет. Боже милостивый, как же тяжело было тогда Трофиму Таганцеву!»
– Не прошло и суток после этого, как мы угодили в ловушку. Да, ловушка была ваша. Знаете, с моим отношением к русским… Словом, как мне ни печально об этом вспоминать, но в последнем бою «Серые братья» дрались именно с русскими. Да еще с юга аловцы ударили. Мы оказались между двух огней, у нас не было шансов выбраться. Нескольких километров не дошли до берега моря, да. И английский десант, который ждал нас там, тоже угодил в западню. Вот ведь что я вам скажу: чтобы поставить ловушку так грамотно и наверняка… – Старик, покачивая своей большой головой, смолк на полуслове. Трубка в его руке дрожала все сильнее.
– Нужно было знать ваши планы, – договорил за него побледневший Крячко. – Куда и на встречу с кем вы двигаетесь.
– Да. Другого объяснения не вижу.
– И… что? – глухим голосом произнес Гуров, не поднимая на Петецкого взгляда. – Многие погибли?
– Нет, – вновь покачал головой старик. – Как ни странно. Совсем не многие. И у нас, и у англичан. Несколько десятков, остальные сдались. Хитрая была западня, я же говорю. Не было смысла сопротивляться, а ваши нас убивать, как я понимаю, не хотели. Англичан просто блокировали у кромки берега, там стрельба почти сразу прекратилась. Еще до того, как мы сложили оружие. Вот так нас остановили. Хотите верьте, хотите нет… Но я, прожив долгую и, вообще говоря, счастливую жизнь, много передумав, считаю, что нам, волчатам, повезло. Сложись все по-другому… Один дьявол знает, сколько зла мы могли бы еще натворить. И сколько из нас, совсем молодых тогда, дожили бы до конца кровавой неразберихи на многострадальной польской земле. Но вот командира ранило смертельно. Пулей в живот. Я вам сейчас расскажу то, что никому не рассказывал. Так получилось, что я был свидетелем последнего разговора истекающего кровью Збигнева с Анджеем. Невядовский заклинал сына всем святым не пожалеть сил – если Анджею удастся выжить – отыскать Ивана и покарать его. Да, да. Збышек полагал, что западня, в которую мы попали, – дело рук Ивана. Он даже потребовал от сына «клятвы на клинке», на родовой шляхетской сабле, с которой прадед Анджея ходил на войну с «москалями». Збигнев с этой саблей не расставался. И Анджей поклялся. У меня на глазах. Вот такая опять… романтика. Мы, поляки, вообще романтичный народ. За что и страдаем испокон веков.