Шрифт:
Вы нужны Родине.
– Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, торжественно клянусь… – разноголосо перекликалось Пискарёвское кладбище перепуганными голосами стриженных наголо новобранцев.
Эти первые летние дни восемьдесят
Но не моги пошевелиться призванный на службу Родине солдат. Согласно уставу строевой службы, стойка «смирно» не позволяет таких послаблений. Вот и течёт пот по солдатским щекам и шеям, а смахнуть его боязно. Вдруг сержант увидит?
– Сержант Алиханов! – слышится дрожащий от возмущения голос капитана Смагина.
Сергей стоит на правом фланге, и ему хорошо слышны первые слова разыгрывающейся трагедии.
– Я, товарищ капитан!
– Твою конную артиллерию, что у тебя с Хандогой? – глаза капитана под очками становятся круглым, а хриплый шёпот так и норовит сорваться в более доходчивые выражения. – Вокруг иностранные туристы, вы что Родину позорите, бойцы!
– А что…? Хандога, это что? – голос сержанта становится свистящим, словно у змеи.
– Убрать за строй этого барбоса, и привести в порядок! – приказывает Смагин.
Слышаться сопение и тычки. Серёжка косит глазом на левый фланг, и, не смотря на важность момента, с трудом сдерживает смех.
«Вот клоун, – смеётся он про себя. – Всё-таки сделал по-своему».
Хандога – это невысокий широкий в кости боец, призванный на службу из-под Львова. За время, что призывники находились на карантине, он проявил себя безотказным, но тупым до безобразия созданием. Несмотря на то, что с ним бились все сержанты батареи, за эти три недели он так и не смог выучить слова присяги.
– Вы меня лучше на работу отправьте, товаришу сержанту, руками я усё сроблю, – говорил он, пытаясь разжалобить командира отделения. – Мизками у мэни ни як нэ выходэ.
– А присягу за тебя я буду принимать? – ярился младший сержант Яблочков, в чьё отделение попало такое счастье.
Но основной проблемой Хандоги были уши. Огромные торчащие из-под пилотки словно вареники, они вызывали смех у любого, кто видел это недоразумение впервые.
Сегодня с самого утра он ходил следом за товарищами по взводу и спрашивал, что можно с этой бедой сделать.
– Товаришу сержанту говорить шо всяка загранична людина там будэ. Будь ласка, хлопци, шо мни справить с таким дилом? Супротив смех водин буде. – просил он доверчиво, заглядывая в глаза сослуживцам.
– А что тут сделаешь? – отмахивались парни. – Раз таким красивым родился – ходи.
«Это кто его так сподобил», – Серёжке даже стало жаль западнэнького хохла.
А случилось вот что. Какая-то добрая, или не очень, душа всё-таки не осталась равнодушной к его просьбам. Уши бедолаги впихнуть под фуражку было невозможно, и сердобольный помощник приклеил их мочки суперклеем «моментом» к голове. Благо новая стрижка призывников это позволяла. Но в самый ответственный момент одно ухо взбунтовалось и, презрев рекламу о сверхпрочности клея, вырвалось на свободу.
Зрелище было не просто смешным. И было понятно, почему так забеспокоился командир взвода капитан Смагин. Картина была вопиюще аполитичной. Он и сейчас, из-под полы показывал кулаки всем пытавшимся засмеяться. Но приказать этого иностранным туристам, родителя бойцов и обыкновенным зевакам он не мог, поэтому перед взводом начал скапливаться народ.
В это время в тылах взвода слышалась матерная возня и поскуливанье Хандоги.
– Не можу, товаришу старший сержанту, дюже боляче, – хныкал он.
Конец ознакомительного фрагмента.