Восьмое Небо
Шрифт:
– Чтоб все лепестки вашей Розы сгнили от песталоции! – выругался капитан Джазбер, - Вы хотите сказать, они нас настигают?
– Именно так, сэр. И довольно быстро.
Тренч услышал, как сухо хрустнуло на шканцах. Не кость, понял он, просто дерево. Похоже, поручень мостика не выдержал капитанской хватки.
– Отродье дауни! Шлюхино семя на семи ветрах!
– В облаках нам тоже не укрыться, сэр.
Капитан скрипнул зубами. Жуткий это был скрип. Тренч слышал похожий только раз, когда угодил на легкой парусной лодке в шквал и чувствовал, как скрежещут крепления банки, выворачиваемые ветром из пазов.
– В облаках не спрятаться, - процедил капитан
Он не закончил. А первый помощник Боузи не стал ничего говорить. Три дня назад именно он был тем человеком, который осмелился рекомендовать капитану сменить эшелон, спустившись на высоту в пять тысяч футов вместо нынешних шести, чтоб идти в плотном слое кучевых облаков. Капитан Джазбер, вспылив, едва не проломил ему голову анемометром [13] , который как раз держал в руках. Пассат, на крыльях которого шла «Саратога» и позволявший ей выжимать из парусов неполных пятнадцать узлов, ниже шести тысячи футов делался слабым и беспомощным, едва наполняющим паруса. На таком ветре «Саратога» делала бы не больше восьми узлов. Это означало бы дополнительные три-четыре дня пути. Капитан Джазбер хорошо понимал арифметику и терпеть не мог терять время.
13
Анемометр – прибор для измерения скорости ветра.
– Никогда не видел подобных кораблей, - процедил он, не отнимая подзорной трубы от лица, - Хотел бы я знать, с каких верфей он сошел. Человек, создавший что-либо подобное, либо был смертельно пьян, либо не имеет ни малейших представлений о воздушном океане. Только взгляните. Потрясающее уродство!
– Баркентина [14] , сэр, - почтительно заметил первый помощник Боузи, - Три мачты. К тому же, идет под парами.
– Если Розе Ветров будет угодно, чтоб я ослеп, я непременно попрошу вас о помощи, - отрывисто бросил капитан, - Дело не в том, что это баркентина. А в том, что это самая нелепая, уродливая и странная баркентина во всем океане. Только посмотрите на ее палубу!.. А такелаж!.. Не могу понять, как он вообще держится в воздухе. Видимо, только на одной магической тяге.
14
Баркентина – большое многомачтовое парусное судно, у которого прямыми парусами вооружена лишь передняя мачта.
– Очень странный корабль, сэр.
– Их флаг не кажется вам знакомым? Две акулы-молота на алом фоне.
Мистер Боузи наморщил лоб.
– Возможно, мне уже приходилось слышать что-то о нем. Позвольте… Не корабль ли это Восточного Хуракана?
Капитанская челюсть коротко скрипнула.
– Бартаниэль Уайлдбриз по прозвищу Восточный Хуракан?
– Так точно, сэр. Мне не приходилось с ним сталкиваться, но болтают всякое. Доводилось слышать о том, как лет десять назад он разгромил сорокопушечный фрегат «Аррубо» в этих же краях…
Будь у капитана Джазбера губы, они бы презрительно скривились.
– Это не тот проходимец, у которого закончились ядра?
– Именно он, сэр. Говорят, он приказал зарядить пушки бочками с солониной. И те сработали не хуже разрывных бомб. «Аррубо» выпотрошило весь правый борт, он набрал крен и стал терять высоту, а Восточный Хуракан высадился на его борт с абордажной партией, лично проткнул капитана саблей и воскликнул…
– «Эта победа слишком дорого мне обошлась! Черт возьми, стоило стрелять сухарями»? Я слышал эту историю, мистер Боузи. Ее разносят исключительно те ветра, которые дуют в трактирах. Обычный треп небоходов.
Мистер Боузи почтительно коснулся двумя мозолистыми пальцами полей потертой фуражки.
– Так точно, сэр. Мало ли чего болтают в трактирах. Кроме того, мне приходилось слышать, что Восточный Хуракан давно умер. Лет семь назад, если не изменяет память.
Капитан Джазбер кивнул.
– Я слышал то же самое. Старую акулу сожрала лихорадка. В таком случае, кто стоит за штурвалом его корабля?
– Не могу знать, сэр. Но маневрирует он весьма толково. То ли имеет надежные лоции, то ли знает здешние ветра, как карась – свои два плавника.
Капитан Джазбер отнял от глаза подзорную трубу, небрежно ее сложил и спрятал в карман сюртука. Пальцы его при этом даже не дрогнули. Что бы ни ждало «Саратогу», вражеский корабль или стая голодных акул, он оставался предводителем команды и не забывал про это ни на секунду.
– На каком ветре мы сейчас идем?
– На Кротком Пересмешнике. Миль через сорок он пересекает Ленивую Одду, а дальше разделяется на Свиристюшку и Виляющий Хвост…
– Я и без вас разбираюсь в ветрах! – прогремел капитан, - Я хочу знать, наше корыто может набрать еще немного скорости?
Первый помощник Боузи выдержал паузу, но скорее для почтительности, чем по необходимости. Он все понял еще в тот момент, как только увидел несущийся наперерез пиратский корабль, все остальное время пытаясь лишь сохранить лицо. А может, и жизнь – капитан Джазбер не знал жалости к трусам и паникерам.
– Ни единого узла, сэр. Мы перегружены, к тому же, корпус едва выдерживает поперечную нагрузку. Если наберем хотя бы узел, «Саратога» развалится на доски... И ветер нам не сменить, на этой высоте дует лишь Кроткий Пересмешник, а он весьма неспешен. Возможно, мы еще можем спуститься ниже и попытаться укрыться в облаках…
Челюсть капитана Джазбера скрипнула. Нехороший это был скрип, зловещий, как у взводимого курка.
– Поздно. Слишком жидки, чтобы в них укрыться. Нас попросту накроют картечью. Растерзают вперемешку с облаками.
Стоящие на шканцах офицеры не считали нужным говорить вполголоса, оттого Тренч со своего места слышал их разговор даже не напрягая слуха. Более того, впитывал каждое брошенное слово с удовольствием, как умирающий от жажды впитывает благотворный дождь из задетой мачтой грозовой тучи. Удивительно, но даже страх в этот миг пропал, шмыгнул в какое-то убежище из наваленных камней глубоко в душе. Это было удивительнее всего. Тренч привык считать, что страх – слишком сильное чувство, заглушить которое невозможно ничем иным. Даже голод, холод и жажда, уж на что сильны, не способны с ним тягаться.
Страх перед капитаном Джазбером оказался столь силен, что ни одно чувство не могло его затмить. Тренч боялся капитана Джазбера с того дня, когда увидел его, и с тех пор боялся постоянно, вне зависимости от того, что испытывало и чувствовало его тело. Вжималось ли оно тщетно в канаты, пытаясь спастись от рассветного холода, норовящего содрать беззащитную кожу со своей жертвы, как акулья свора, хрипело ли горлом, тщетно пытаясь всухомятку перемолоть кусок соленой рыбы, разрывающий в кровь дёсна, или беззвучно выло, терзаемое муками голода, страх перед капитаном оставался прежним. И только сейчас, на пороге гибели, он немного отступил, прикрытый густеющей с каждой минутой тенью пиратского паруса.