Воспитание ангела. Сборник рассказов
Шрифт:
Насколько Илья мог судить из своего богатого на падения и столкновения с окружающими предметами жизненного опыта, удар был не очень болезненный, можно сказать «вскользячку», но, понятно, сержанту нужен был только повод, и Женькин зад и табуретка сделали свое дело. Женька еще лежал на полу, когда пыльный носок сапога угодил ему в ребра, после чего паренек отлетел к окну и шмякнулся о батарею спиной. У Женьки перехватило дыхание, мгновение он оставался лежать с широко раскрытым ртом и выпученными от удушья глазами. Потом завопил то ли от боли, то ли от страха, да так истошно, что напарник участкового схватился обеими руками за стул, будто боялся упасть, лицо его побелело. Илья набрал
***
– Хи-Хаак, помоги, – почувствовал Илья натужный шелестящий шепот у своего уха.
Щеку защекотало прикосновение чьих-то жестких волос. Также ему бывало щекотно от редкой ласки отца, когда его губы касались щеки или лба, а двухдневная щетина (по субботам и воскресеньям отец не брился) задевала нежную кожу и шелестела наждачной бумагой.
– Евреи по субботам не работают, Аратрон, – пророкотал другой голос, но через мгновение Илью кто-то взял за ноги – под мышками он уже был крепко схвачен, по-видимому, Аратроном, – и тело героя поплыло куда-то в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону.
– А я вот в субботу работаю, как ты знаешь… Снова работаю! И все благодаря этому отроку.
Илья слушал, точнее, ощущал весь этот бред, который жил в его больной и безвольной голове, и даже не пытался прояснить, кто это несет его и всю эту чушь.
«Евреи, по субботам не работают, значит, сегодня суббота, – только и сделал он мысленное заключение из происходящего. – Да, сейчас начало июня, год 1967».
Перед глазами Ильи всплыла картина Репина «Арест пропагандиста». Два дня назад они всем классом ходили в Третьяковку. Экскурсовод, женщина с высокой причёской, в серой, обтягивающей большой зад юбке и стоптанных туфлях, без выражения талдычит: «Все внимание в картине сосредоточено на революционере. Он только что схвачен. Руки скручены на спине. Возле него суетятся сотские и урядники. Пропагандист словно еще силится высвободиться. Зритель чувствует его скрытую энергию, волю к борьбе. Гневный взгляд направлен в сторону мужчины, стоящего у окна. Волосы растрепаны, пуговицы на рубахе оторваны. Особенно остро чувствуется героизм революционера в сравнении со стоящим рядом урядником. Тот словно боится подойти к пропагандисту, дотронуться до него рукой. Откинутая назад голова, пугливое движение рук, тупое лицо с красным вспухшим носом – все это делает его образ гротескным… Мужики, стоящие у окна и с опаской посматривающие на революционера, мужик, сидящий на лавке (возможно доносчик), – все эти персонажи с большим тактом дополняют главное содержание, до конца раскрывают сюжет, не споря с образом главного героя».
– А фамилия моя Ульянов, имя Ленин. Родился 13 апреля 1870 года в городе Симбирске.
Только сейчас Илья догадался открыть глаза и тут же дернулся в сторону, уходя из под нависшего над ним огромного и красного, до боли знакомого лица урядника.
– Ну, слава тебе… партии родной. Очнулся! Так ты – Ленин, говоришь? – дохнул кислым Сиротин, затем лицо его поднялось и уплыло в сторону.
Тут же возник испуганный лик Мещери.
– Илька, ты чего? Как ты? Какой ты Ленин! Товарищи милиционеры, он бредит. Это же Илья Шторц. Мы с ним в одном классе…
– Так и запишем, Илья Шторц. Называет себя именем вождя ВОСР.
– Да какой он вор!
–… Великой октябрьской социалистической революции, щеня.
Илья лежал на столе и вопрошающим его было очень удобно склоняться в заботливом участии, трогать за грудь, хватать за руки, прикладывать мокрую, пахнущую хлоркой тряпку ко лбу. За ним ухаживали, и это хорошо! Прежде чем снова отключиться, он почувствовал или услышал где-то в углу комнаты уменьшенный в тысячу раз, но очень отчетливый звук уходящего вглубь тоннеля вагона метро, на котором уезжал и прощался с ним некто Аратрон, а рядом с ним, за стеклом кабины машиниста, недовольно бурчал на счет субботы другой некто – Хи-хаак.
***
Они вышли из опорного пункта какие-то совсем потерянные. Мещеря держал Илью за руку и все время заглядывал ему в лицо.
– Илька, ты как, нормально? – вопрошал он все время, пока они шли до ближайшей беседки.
Рядом передвигался кругами Женька. То забегая вперед, то отставая, он прыгал перед глазами Ильи как мячик, размазываясь в больной голове в рапидный силуэт. Сели, закурили. У Ильи от табачного дыма еще сильнее закружилась голова. Он осторожно слез с ограды беседки и приземлился на скамью. Женька вышел на середину и задрал рубаху. Пальцем пощупал здоровенный синяк на ребрах.
– Вот, сука, уделал как, – с досадой произнес он.—Что я теперь тренеру скажу.
Женька занимался спортивной гимнастикой года четыре. На животе его красиво выпирали мышцы. Сейчас левые два рельефных квадратика были бордовыми.
– Ты повернись, – попросил Илья.
Поперек спины Женьки протянулась такого же цвета полоса второго синяка от удара о батарею.
– Да, космонавт при приземлении угодил спиной на корень баобаба…
– А что там? – пытаясь заглянуть за спину, Женька крутанулся так, что чуть не упал.
– Жить будешь, – поморщился Илья от очередного растроения в глазах Женькиного тела. – Башка болит.
– Ну еще бы, – зачастил Мещеря, – Ты как его боднул, так и рухнул, словно тебя подстрелили. А эта сволочь только покачнулась, да шапка слетела. Он и тебе хотел врезать, тут Женька заорал: «Не бейте!». И я как заору. Никогда так не кричал, даже охрип теперь. Этот, второй, дернулся из-за стола, будто ему гвоздь кто всадил, бумаги все полетели, на кепку сержанта наступил, потом отскочил к стене. Хорошо, что тоже не заорал.
Потом милиционеры схватили Илью за ноги и подмышки, положили на стол и безмолвно склонились над ним в скорбном молчании. Мещеря описал эту сцену так живо и с таким чувством, что даже Женька перестал вертеться и зашмыгал носом.
– Мы уже думали, тебе конец, – заключил Мещеря,—но когда ты про Ленина начал загибать, я всё понял.
– И что же ты понял?
– Что ты живой.
– Ну да. И тут же раскололся. Ты зачем ему мою фамилию назвал?
– Так я же… Мы с Женькой…
– Не надо было им всё рассказывать. Документов у нас с собой нет. Откуда им знать, кто мы такие. Назвались бы капитанами Немо или Паганелями. Теперь родителям позвонят, в школу напишут.
– Так он же участковый. Он нас всех и без того вычислил.
– Всё равно. То он, а то мы ему всё сами…
– Илья прав, – вдруг сказал Женька. – Надо было драться до конца. Как «молодая гвардия». Но и ты, Илья, хорош – Ульянов Ленин! В это же кто поверит?!
– Ладно, проехали, – сказал Илья. Перед глазами продолжала висеть серая хмарь.
– Пацаны, а в комнате кроме вас и ментов больше никого не было? – осторожно спросил он, вспомнив про евреев и субботу, про звук уходящего поезда…