Воспитание феи
Шрифт:
Мы только что вернулись из больницы, где врачи вместо того, чтобы обнаружить трещину в черепе — в существовании которой я не сомневался, — нашли у нее три сломанных ребра. Я предложил ей отвезти ее к себе. Она отказалась — спокойно и решительно. На перекрестке Четырех Дубов она быстро попрощалась со мной, напомнив, что меня, конечно же, ждут к обеду, а я опоздал, помогая ей. Протянула мне связку ключей, назвала адрес в квартале Жан-Мулен и сказала кличку кота, поблагодарив, что я согласился накормить его.
Я смотрел, как она идет, освещенная солнцем, легкая и упрямая, уверенная в своей правоте. Та же походка, та же осанка заигравшегося самоубийцы, каким был я тридцать три года назад на этой дороге, прячась в спасительной хижине. Раз мир от нее отказался, она оставила его, чтобы сыграть ту роль, которую ей доверил ребенок; он — без сомнения, говорила она себе — единственное существо на свете, которому она еще нужна.
Я оставил попытки ее переубедить и начал издалека:
— Вам привезти ваши вещи?
— Ваш сын позаботится об этом.
Я опускаю глаза и смотрю в тарелку Рауля. Кусок бараньего окорока уже исчез, равно как и третья часть пюре.
— Отменно! — говорит он, протягивая тарелку Луизетте.
Она хмурится:
— Не держи меня за дурочку, козлик! Ты все скормил собаке!
Он не отрицает. Луизетта кладет добавку и садится напротив, подперев руками щеки, — посмотреть, как он будет есть. Чтобы спасти его, я спрашиваю:
— Луизетта, у вас есть горчица в зернах?
— А то ты не знаешь, где она?
— Нет.
Она, ворча, встает и идет в столовую: там, на буфете, с незапамятных времен стоит горчица в зернах. Каждый раз, когда я раздражаю Луизетту, она обращается ко мне на «ты». Я обращаюсь к ней на «вы» с тех пор, как она лишила меня девственности в пятнадцать лет, в доме ее парижского хозяина, куда я ходил каждую среду во второй половине дня, пока шесть лет спустя не приобрел средства переманить ее, чтобы она вернулась на ферму. Я до сих пор храню письма, которые она писала мне в пансион. Они были моей единственной отдушиной, окошком в свободу, в прежнюю жизнь. Моя мать присылала мне только дорогие подарки и открытки, написанные от первого лица множественного числа, чтобы я не забывал, насколько великодушен новый папа, калифорниец, который возьмет меня к себе аспирантом, когда я выучусь на врача. Именно Луизетта поддерживала моих бабушку и дедушку в доме престарелых, где однообразие понемногу убивало их. Это она передала мне последние слова бабули Жанны, готовившейся присоединиться к дедушке Жюлю, ушедшему за несколько часов до нее: «По крайней мере там, наверху, мы окажемся на одном этаже». Я искренне люблю Луизетту, но со временем вынужден был прервать с ней связь.
Когда я приехал из больницы, она сказала, что от Ингрид никаких известий, и ее торжествующий вид стоил всех ее апокалиптических предсказаний, сделанных перед моей женитьбой. Когда Ингрид вернется — если только второе желание Рауля когда-нибудь исполнится, — я куплю Луизетте квартиру на Лазурном Берегу, которой пугаю ее в дни ссор — уже десять лет, с той поры, как она достигла пенсионного возраста.
Я поднимаюсь, отворачиваюсь от Рауля, чтобы открыть окно, и тут он начинает громко кашлять, чтобы заглушить звук сворачиваемой фольги. Мы никогда тебя не разочаруем, малыш. Сила любви, которая живет в тебе, восторжествует; еще не знаю как, но я сделаю все, чтобы ты сохранил свои иллюзии как можно дольше. Ведь это именно те иллюзии, на которых держится мир.
Я поднялся в кабинет понаблюдать его отъезд в форточку, из которой виден забор. Несколько минут спустя я вижу, как он проезжает на велосипеде, качающемся из стороны в сторону, с ракеткой за спиной. Обе сумки набиты, рукав моей пижамы полощется на ветру. Я отмечаю, что он предпочел ящики моего платяного шкафа ящикам матери, чтобы одеть нашу фею. Это — наше дело. Мужской секрет, которым он поделится со мной сегодня вечером, завтра или потом.
Кажется, я узнал привязанные к багажнику пуховый спальник и его надувной матрас, завернутые в упаковочную бумагу.
24
Это была, наверное, самая прекрасная ночь в моей жизни. Впрочем, «прекрасная» — не совсем то слово. Было полно комаров, кругом ползали пауки, тоскливо ухала сова, доносился топот каких-то мелких ножек. Я проснулась вконец разбитая, на сдутом матрасе, впивавшемся мне в ребра при каждом вздохе: Рауль забыл насос. Но эта ночь оказалась самой богатой на сны, самой насыщенной, самой «нагруженной». Прежде чем уснуть, я на каждом камне написала губной помадой его матери, которую он принес, его инициалы и инициалы его родителей — скорее из соображений конспирации, нежели чем экономя помаду. И легла спать, перебирая в уме три его желания, чтобы вызвать нужный сон и призвать все мистические силы, которые помогут мне изменить их судьбу.
Я просто таю перед этим малышом. Когда вчера он вытряхивал содержимое сумок, там оказалась даже пачка «тампаксов» и сигареты, которые я курю. Я спросила его, как он угадал, что мне нравится «Филипп Моррис».
— Я увидел их у тебя в кармане, когда будил тебя. Такие же, как у мамы, только у нее легкие; когда я покупал их в деревенской лавочке, я сказал, что она теперь курит меньше, но более крепкие: они мне поверили. Ты очень вовремя появилась — у меня еще полно денег после дня рождения. У меня в Америке бабушка, так она всегда хочет прислать мне больше, чем другая бабушка, которая в Бельгии, вот я и делаю вид, что бабуля выписывает мне огромные чеки. На самом деле она дарит мне паззлы, но я их прячу. Все равно Грэнни Смит никогда не приезжает.
— Грэнни Смит?
— Мама ее так называет потому, что она лоснится, как яблоко, и жутко кислая.
А потом помахал «тампаксом» и спросил:
— У фей бывают месячные?
— Думаю, да, — ответила я, вспомнив, что потеряла память.
— Красные или синие, как в рекламе?
— Я все забыла, Рауль.
— Но к тебе все-таки вернулось хорошее настроение?
— Ты смотришь слишком много рекламы.
— Нет, это мама Людовика. Когда она сердится, ее муж всегда говорит ей, что у нее месячные. Тебе нужно еще что-нибудь? Я взял тебе «Нескафе», но здесь нет горячей воды. Может, пойдет с Сен-Йорром? [10]
10
Марка минеральной воды.
— Может быть.
— Ладно, спокойной ночи. Я не смогу вернуться: я сказал, что поеду на теннис, а потом мы будем играть у Людо с японцами по Интернету. Хочешь, я принесу тебе завтра голубя?
— Не думаю, что мне это очень нравится. Вот если остался кусок холодного бараньего окорока, было бы неплохо...
— Да не для еды: это — если ты захочешь связаться со мной, ведь у тебя телефона нет. Мы с Ингрид воспитываем почтовых голубей. Что ты обычно ешь на завтрак?
— Круассаны, яичницу-болтушку, бекон, китайский чай, булочки и сок папайи.