Воспитание школы
Шрифт:
Вот в чём ещё несправедливость второгодничества: одних переводят, других – нет, хотя и те и эти почти ничего не знают. Во всяком случае, ученики не всегда понимают решение педсовета.
Само собой установилось представление о приличной школе: на второй год оставляют, но не много – несколько человек. Ровно столько, чтобы не привлечь внимания начальства. Оставишь больше – плохая школа, плохо учит; начинаются разговоры на тему «А вы знаете, сколько стоит каждый ученик?». Директор давит на учителей, угрожает карами несговорчивым, требует срочно позаниматься в дополнительном порядке – за
Все, как говорится, утряслось. Вот эта всеобщая привычка к нынешнему состоянию школы, которое никак не назовёшь блестящим, и мешает развитию образования: зачем перемены, если дело идёт и так?
Школа устояла в буре драматичных изменений в нашей стране, но устояла в прежнем своём виде. Все то, за что бранили школу в семидесятые годы, так и осталось. Немножко больше свободы – возможность составлять свои программы и некоторая несущественная вариативность учебных планов – это не принесло школе серьёзного улучшения в главном – в обучении всех детей.
Свобода сама по себе не всегда ведёт к лучшей жизни, свобода – лишь условие для улучшения жизни. Если от предоставления или завоевания свободы дело не становится лучше, люди разочаровываются в свободе.
Непременным следствием свободы должен быть поиск – настойчивый педагогический поиск. И особенно поиск в главном: в методах обучения и в программах, по которым учат детей.
Новомодные рассуждения на тему о том, что главное – программа, что прежние учителя-новаторы не меняли основ, поскольку не трогали программу, – это же все пустое. Как бы ни сокращали программу или как бы ни усложняли её, как бы ни меняли, если учитель не обладает продуктивным методом обучения, никакие программные перемены не помогут ему – второгодничество неотвратимо (или натяжки в отметках).
Но итоги года опять и опять заставляют вернуться к нерешённым вопросам: а правильные ли у нас программы? Всем ли они по силам? Должны ли они быть одинаковыми для всех? Нельзя ли учить в одной школе одним и тем же предметам, но по разным программам, разного уровня, разной направленности? И как совместить это требование с требованиями массовой школы?
К сожалению, в стране нет сейчас ни одного авторитетного педагога-теоретика, который хотя бы пытался ответить на эти вопросы. Все занимаются вопросами частными.
Идея ввести государственные стандарты лишь запутывает всё дело. Если сегодня школа, исходя отчасти из соображений требовательности, отчасти из гуманных соображений, кое-как выпутывается из трудностей с переводом в следующий класс, то появление жёстких стандартов сделает жизнь многих учеников невыносимой. Ни при какой погоде не могут иные наши ребятишки соответствовать каким бы то ни было стандартам; так что же – всех на второй год? Или за дверь?
Идею стандартов обсуждают во всём мире. В американской школе тоже идёт жесточайший спор. Но вот что постепенно обнаруживается: пока эта идея представляется в самом общем виде, многие – «за»: мол, как хорошо, действительно знаний у школьников мало, пусть установят стандарты, и это заставит учителей лучше учить, а студентов (в Америке все школьники называются студентами с первого класса) – хорошо учиться.
Но лишь только доходит до конкретных текстов, до определённых стандартов, со всех сторон поднимается крик: не то! не то! По этому стандарту мы всех учить не сможем! Давайте два стандарта, три, четыре!
Но тогда сама идея превращается в очевидную тупость. Она и есть глупость, только поначалу не всем видна. У нас тоже: разработать, разработать! А как только разработчики предлагают нечто конкретное – шквал критики. Все думают, будто в стандарте главное – сочинить его, разработать. На самом деле главное – утвердить.
Если, конечно, не брать на себя ответственность за утверждение нелепости.
Раньше второгодничество считали браком в работе школы. Директоров прорабатывали, как рядовых заводских бракоделов. Теперь успокоились, поняли, что при современных методах и программах, при нынешних жалких школьных бюджетах от второгодничества не избавиться.
И всё же, заканчивая учебный год и утверждая кандидатов во второгодники, давайте задумаемся: что же такое второгодничество?
Да и думать нечего, все знают. Второгодничество – это слабые, малокомпетентные и плохо оплачиваемые работники. Второгодничество – это преступность. Второгодничество – искалеченные судьбы подростков. Второгодничество – наш общий стыд.
Действительно ли наша школа – лучшая в мире?
Если не знать чужих школ, никогда не поймёшь, на каком свете ты находишься, верно ли ведёшь дело
Никто не живёт сам по себе, все живут по традиции, по образцу, а то и по моде. И даже тот, кто хочет выглядеть совсем уж по-своему, всё равно как-то соотносится с традицией и образцом. Русская официальная (в отличие от народной) школа в её современном виде была привезена в екатерининские времена из Австрии.
Был человек по имени Янкович-де-Мириево, серб по национальности, православный – у нас почему-то его совсем не знают. Он приехал и создал первых три десятка школ, от которых всё и пошло. Он и учебники сам написал по западному образцу – штук десять или больше. Это всё нормально, образование – всемирное дело и такое важное, что отставать нельзя. Лев Толстой, прежде чем открыть школу в Ясной Поляне, ездил по европейским учебным заведениям; они ему не понравились, но зато он понял, чего же он хочет.
Чаще всего оказывается, что у других те же проблемы, что и у нас, и это очень важно знать; следовательно, они неизбежны, неразрешимы и надо научиться управляться с ними. Нет ничего глупее, чем пытаться решить неразрешимую проблему.
Среди многих причин, по которым наше образование недостаточно хорошо, одна вот какая: мы не умеем учиться у других, мы понятия не имеем, как обстоит дело во всём мире, мы всё хотим сделать по-своему. Мы готовы погубить всех наших детей, лишь бы по-своему.