Воспоминание о счастье, тоже счастье…
Шрифт:
На самом деле хотел я сказать вам давно, ну всё это время, что музыкантша она, виолончелистка. Пабло Касальса обожает.
Когда причалила она у меня, в нескольких неделях после того, как одарила искрометным своим явлением в Галереях,был при ней небольшой чемоданчик, выглядел он, что твой кофр. Виолончель была тайным спутником её. Играла на ней она лишь для себя самой. Из соседей наших меломанами никто, увы, не являлся, и у меня вынужденно заткнула она рот инструменту своему, внушая тому, будто он простая сурдинка. Я-то знал, как мне держаться с ней, стал незаметным, обычное дело, но в тот раз умышленно. Слушал я и разглядывал её несколько часов кряду, прикидываясь, будто знакомлюсь с отчетами и читаю журнал или какой-то роман, а сам краешком глаза видел, как смежила она очи свои и покачивалась, словно самую себя убаюкивала.
Куда те напевы уносили её? И за каким таким утраченным счастьем гонялась она? Вторила порой она звучанию любимого инструмента, тембром
Как-то раз позволил я себе один комментарий ей высказать:
— То, что играешь ты, красиво!
Вздрогнула так она, словно присутствие моё обнаружившееся на землю её вернуло, и она, небрежно так, заметила:
— Конечно, красиво, это же Бах, сюита номер один, соль-мажор.
Простите меня, мадмуазель, но язычник я, неуч и деревня…
Ни единого слова более не смел высказать я о музыке и тем более той, что лилась из её виолончели. Несговорчивость её граничила с паранойей, малейшей банальности не допускала она в любезностях.
Несколькими неделями позже выпалил я в неё всё же витиеватую, заранее заученную фразу, разом:
— Это замечательное и единственное в своём роде единение красоты с духовностью, о котором говаривал сам Фюртванглер [17] : звучание мощное, возвышенное и благородное — сродни божественному, душа пред ним трепещет в упоении вечностью.
Посмотрела она на меня как-то испуганно. Но, после тягостно долгого, показавшегося угрожающим, молчания расхохоталась вдруг и всё ж таки.
Показал я ей шесть сюит для виолончели Иоганна Себастьяна Баха исполнения Пабло Касальса, мною недавно добытые. Назидательную тираду нашёл я в прилагаемой к ним брошюрке. Прослушав сюиты, как если бы то была сближавшая меня с ней месса, наконец-таки понял я, отчего это умилялась она «неспешностью» сарабанд и отзывалась волнением на «живость» жиги. Я, профан, дрожал всякий раз при звуках мелодичных пассажей, каковыми являлись прелюдия к сюите № 1 соль-мажор с адажио её, в чём безошибочно угадывала душа моя оттенки нежности.
17
Вильгельм Фюртванглер (1886–1954 г.) — известный немецкий дирижер.
Много позже узнал я, что любовь к виолончели была на самом деле тягой блудной дщери к родным пенатам. В двадцать четыре года отдалилась она от них, пришло время знакомства с музыкой более приземлённой, телесной, что ли. Душу притушив и припрятав виолончель, пристрастилась к экзотическим ударникам она, да так, что отправилась изучать их в оригинале, в самую Африку. И всяческие там джембы, дондо, балафоны, коры, таблы и маримбы для неё не составляют ни малейшего секрета. Возвращение и новый крен по курсу: меняет крышу отчего дома на группу девиц — поёт и барабанит с ними. После нескольких проблесков успеха, квартет распадается и поп-музыка ей надоедает, возвращается к виолончели своей она. Так и болтает её — от жажды самобытности к неотвратимости социума, то в маргинальность, то на путь наименьшего сопротивления, как говорится, выталкивает.
Ей хотелось, как ни крути, наслаждаться жизнью. Сознавая, что красива, поступила даже в какое-то модельное агентство в Генте. Походка у неё и вправду спесивая: где бы не появилась она, одну её и видать — ну, просто величавый драккар [18] , только что вставший к причалу среди чёрных, как уголь шаланд. Однако, гламурная профессия манекенщицы в дешёвой провинции весьма скоро разочаровали её. Она-то мечтала красоваться с обложек глянцевых женских журналов, да вызывающе вихлять бёдрами под одобрительное потрескивание вспышек на дефиле известных кутюрье. Напредставляла себя слонявшейся по залам престижных гостиных известнейших столиц высокой моды, да, не постучав в двери приличного агентства, торчала, видимо, на импровизированных, сколоченных на скорую руку подмостках шапито в центре забытой богом, но милой сердцу её обитателей дыры, которые и модой-то той озабочены были, что твои изголодавшие африканцы пустым, сброшенным им в пустыню на парашюте в рамках гуманитарной помощи холодильником. Порой случалось вспахивать ей и то поле, что кормит урожаем своим почитателей всякого рода зрелищ «на закусочку», вихляла задом на окрестных ярмарках при вручении призов в четыре супобедителям грошовых лотерей, цепеневшим перед её неуместной утончённостью. Как-то раз, собравшиеся там сочившиеся похотью, срыгивающие от выжранной бочки пива самцы, с трудом различавшие дивный и недоступный её силуэт, издевавшийся над серостью их праздничных нарядов в юбчонке «короче некуда», впали в ярость и в порыве мстительного глумления скандировали: «Она — без трусов, она — без трусов!» Унизительный сей лейтмотив окончательно отвадил её от выставления напоказ своей красоты.
18
Старинное судно под квадратным парусом, популярное у норманнских пиратов и викингов.
Вернулась к матери, разочарование переварить. До сих пор встречались ей одни лишь скряги, жулики и всякая там шпана, самовольно вселявшиеся в сердце мерзавцы, да разорявшие тайный сад её мыслей и чаяний лжецы. Не знала тогда ещё она меня, кому предстояло силой любви склеить её из кусочков, кто долженствовал вдохнуть в неё жизнь, наполнив до краёв обожанием преданного мужчины, то бишь моим, кому на израненную душу её хотелось хоть немного бальзама излить.
Когда встретил я её в Галереях, она, то мелкое воровство не в счёт, костюмами занималась на самом деле, чинила их и рядила в них исполинов. Призвание обнаружилось в ней на Дюнкеркском карнавале, куда была она приглашена фламандскими друзьями, почитателями всяческой напыщенности. В то время, как в одном из кафе у скверика на задворках площади Жана Барта, куда из Бинча перебрались ритуальными плясками встречавшие возвращавшуюся весну дурашливые персонажи уличных гуляний, вся эта банда заказывала по стаканчику, она приметила отдыхавшую рядом семью великанов, терпеливо дожидавшихся своего выхода на дефиле: Рёц папашу и Рёц мамашу с детьми, Питье, Митье и Бетье [19] . С рождения любопытная Шарли мигом скользнула под юбки Бетье, белобрысой, метра в четыре ростом простушки с косичками, и заставила ту крутиться на месте до тех пор, пока не выскочил, горланя что есть мочи, из бистро согревавшийся там от зимней стужи «горячим бульоном» официально означенный распорядитель анимации. Хотелось ей, видите ли, сделать несколько «па». Да только, не отыскав скрытого вуалью малого оконца, позволявшего под ноги себе смотреть, проделывала она всё это вслепую. Вот и растянулась во весь рост, да ещё и на пару с великаншей — запуталась в кружевах не перестававшей улыбаться девчушки. На волю, за ноги, вытащил её разгневанный кукловод, однако юбка Бетье оказалась порванной. Он, не колеблясь, влепил бы Шарли пощечину, если бы не удручённая, милая её мордашка. Сражённый чарами, довольствовался лишь тем он, что предложил самой неполадки устранять. В свою очередь шмыгнув внутрь ивового каркаса под юбки, будто школьник густо при том покраснев, вернулся он с полотняным мешочком, в котором ютились разные портняжные приспособы, с дюжиной средь них иголок и толстыми, что твои спагетти нитками.
19
Рёц (на фламандском — Reuze) — великан, исполин; языческие персонажи карнавалов во Фландрии, покровители городов.
Шарли не только извинилась, улыбнувшись при том, но и тут же усердно принялась за дело, да так ладно всё у неё получилось, что успокоенный носильщик великанов предложил ей, ехидно, выбрать это своим основным занятием. Слова пали в благодатную почву. И настолько таинственным и обаятельным показался ей тот верзила, что она тут же и решила отправиться вслед за ним. Такая вот она, моя Шарли. Бродяжничала с ним несколько месяцев в шумной, карнавальной толпе, с ним же и устроилась в моей округе.
Спасибо тебе, щедрый предшественник, за наше с ней сближение.
Великаны любят путешествовать. Приходят они отовсюду, даже из Испании и из Италии, чтобы вместе оказаться на празднествах в Хацбруке, в Стеенвоорде, в Байоле, в Ваттрелосе, в Гравелине: новостями заодно обменяться, чью-то свадьбу справить. Как у Тинтин Пуретта с Фрази, которые годом позже под фанфары оповестили всех о рождении Луизы. Как же они воспроизводятся? Да не касается это нас. На некоторое время оставили их в Лосе, где у них дом, силенок поднабраться, вспомнить молодость, ивовые каркасы свои осмотреть, окраску подновить. Их частная жизнь, ночная в особенности, им лишь принадлежит, никому больше, и в ней творят они, чего пожелают.
С позволения сказочного своего принца, Шарли с удовольствием втискивалась с ним внутрь великана, которому в тот день выпадало быть анимированным. Она воображала себя душой и мотором огромной куклы и полными пригоршнями черпала свежесть из фонтана, опадавшего струями смеха вокруг веселого шествия. То становилась дочерью угольщика Мари Гейетт, с черной от сажи мордашкой. Или же дочкою Гаргантюа, уплетавшей в метр длинною рожок с шоколадным мороженным, вымазывая обвислые губы и подбородок, чем и смешила детишек больше всего. Шарли нравился этот приютившийся средь взрослых мирок кукольных персонажей, далёкий от моды шоу-бизнеса и прочей пыли в глазах, обращающих людей в слепцов. Ничего, дороже удовольствия одаривать всех весельем, не показывая при том своего лица, не было в нём. Никто вас не знал и даже не представлял о вашем существовании, но вы сами, вы-то знали, что без вас праздник останется угрюмым. И Шарли мирно уживалась с той непосредственной девочкой, ныряя в которую вновь играла в куклы, даже в столь большие, что те сами могли бы носить её на руках.