Воспоминания бывшего секретаря Сталина

Бажанов Борис

За Сталиным и Зиновьевым сидят остальные члены Политбюро. Обычно рядом с Зиновьевым Бухарин, за ним Молотов (он — кандидат), за ним Томский. За Сталиным Рыков, за ним обычно Цюрупа — он не член Политбюро, но он заместитель председателя Совнаркома и член ЦК: ещё с Ленина повелось, что он всегда участвует в заседаниях Политбюро скорее для того, чтобы быть в курсе решений, чем с правом совещательного голоса; правда, выступает он редко, больше слушает. За ним Троцкий. Калинин то за ним, то за Томским. В самом конце зала закрытая дверь в соседний зал.

Соседний зал, в котором ждут вызванные, полон народу. Здесь всегда почти всё правительство (наркомы и их заместители) в полном составе. На обычном заседании

Политбюро обсуждается добрая сотня вопросов, касающихся почти всех ведомств. Все вызванные ходят, разговаривают, курят, слушают анекдоты, которые сочиняет и рассказывает им Радек, и пользуются случаем для обсуждения и решения всяких междуведомственных дел. На заседание впускаются только лица, вызванные по данному вопросу. Входят в зал рысцой — время Политбюро дорого. Вопрос окончен — вызванные по нему без церемонии выставляются из зала заседаний.

Каменев председательствует превосходно. Очень хорошо руководит прениями, прерывает лишние разговоры, быстро приходит к решению. Перед ним хронометр; на листе бумаги он отмечает время, отпускаемое каждому оратору, время начала выступления и конца. Сталин никогда не председательствует — он и не был бы способен это делать. На заседании члены Политбюро всё время обмениваются записочками на особых маленьких бланках, озаглавленных «К заседанию Политбюро».

Всегда хорошо запоминается что-то новое. О большинстве из сотен заседаний Политбюро, на которых я секретарствовал, мне трудно что-либо вспомнить — стало рутиной. Но первое заседание вижу ясно.

Заседание назначено на десять часов. Без десяти десять я на месте, проверяю, всё ли в порядке, снабжены ли члены Политбюро нужными материалами. Без одной минуты десять с военной точностью входит Троцкий и садится на своё место. Члены тройки входят через три-четыре минуты один за другим — они, видимо, перед входом о чём-то совещались. Первым входит Зиновьев, он не смотрит в сторону Троцкого, и Троцкий тоже делает вид, что его не видит, и рассматривает бумаги. Третьим входит Сталин. Он направляется прямо к Троцкому и размашистым широким жестом дружелюбно пожимает ему руку. Я ясно ощущаю фальшь и ложь этого жеста; Сталин — ярый враг Троцкого и его терпеть не может. Я вспоминаю Ленина: «Не верьте Сталину: пойдёт на гнилой компромисс и обманет». Но мне ещё придётся много вещей узнать о моём патроне.

То, что члены тройки на заседании сидят в конце стола рядом друг с другом, чрезвычайно облегчает им технику согласовывания совместных решений — обмен записочками, текст которых остальные члены Политбюро практически не видят, и замечаниями вполголоса, взаимная поддержка — пока тройка работает в полном согласии, и механизм её не имеет перебоев.

Каменев не только хорошо ведёт заседания, он поддерживает живой тон, часто острит; кажется, этот тон идёт ещё со времён Ленина. Зиновьев полулежит в своём кресле, часто запускает руку в шевелюру сомнительной чистоты, вид у него скучающий и не очень довольный. Сталин курит трубку, часто подымается и ходит вдоль стола, останавливаясь перед ораторами. Говорит мало.

Глава 5. Наблюдения секретаря политбюро

ГЕРМАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. РАСШИРЕНИЕ РЕВВОЕНСОВЕТА. СВОБОДА ВНУТРИ ПАРТИИ. ПАРТИЙНЫЙ БЮРОКРАТИЗМ И МАНЁВРЫ ВОКРУГ НЕГО. ДИСКУССИЯ. ПРАВАЯ ОППОЗИЦИЯ И ЛЕВЫЙ ТРОЦКИЙ. МЕТОД СТАЛИНА. СТАЛИН — АНТИСЕМИТ. ПОСКРЕБЫШЕВ.

Недели через две после начала моей работы в Политбюро, 23 августа 1923 года, я секретарствую на особом, чрезвычайно секретном заседании Политбюро, посвящённом только одному вопросу — о революции в Германии. На заседании присутствуют члены и кандидаты Политбюро, и кроме того Радек, Пятаков и Цюрупа. Радек, член исполкома Коминтерна, делает доклад

о быстро растущей революционной волне в Германии. Первым после него берёт слово Троцкий. «Хронически воспалённый Лев Давыдович», как называют его злые языки, чувствует себя в своей стихии и произносит сильную речь, полную энтузиазма.

Вот, товарищи, наконец, эта буря, которую мы столько лет ждали с нетерпением и которая призвана изменить лицо мира. События, которые идут, будут иметь колоссальное значение. Германская революция — это крушение капиталистического мира. Но надо видеть действительность, как она есть. Для нас это игра ва-банк. Мы должны поставить на карту не только судьбу германской революции, но и существование Советского Союза Если германская революция удастся, капиталистическая Европа не сможет её допустить и попытается раздавить её силой оружия. Мы со своей стороны должны бросить в борьбу все наши силы, так как исход борьбы решит всё. Или мы выиграем, и победа мировой революции обеспечена, или мы проиграем, и тогда проиграем и первое пролетарское государство в мире, и нашу власть в России. Значит мы должны проявить огромную энергию. Мы слишком запоздали с нашей подготовкой. Германская революция идёт. Не слышите ли вы её железную поступь? Не чувствуете ли вы, как высоко поднялась волна? Надо спешить, чтобы катаклизм не застал нас врасплох. Не чувствуете ли вы, что это уже вопрос недель?

Политбюро ничуть не разделяло энтузиазма Троцкого. Нет, они всего этого не видели и не чувствовали. Конечно, они были согласны, что германская революция — дело очень серьёзное, но совсем не согласны с тем, чтобы связать успех германской революции с самим существованием советской власти в России. И потом, действительно ли события в Германии стоят уже на повестке дня?

Зиновьев этого совсем не думает. Вопрос недель? Как всегда, темперамент товарища Троцкого его увлекает в сторону от реальности. Хорошо, если это вопрос месяцев: и вообще, в таких важных вещах надо быть осторожным и действовать обдуманно. Сталин, не выходя из общих и неопределённых фраз, добавил в том же духе, что пока ни о какой революции в Германии говорить не приходится. Этой осенью? Хорошо, если революционная ситуация разовьётся к весне.

Но тройка, стараясь подчеркнуть, что она совсем не согласна с прогнозами Троцкого и, во всяком случае, на поводу у него не пойдёт, всё же почувствовала, что революционная волна в Германии подымается, и был решён ряд мер для её всяческого развития.

Была создана комиссия ЦК из четырех членов для руководства всей работой по германской революции. В неё входили Радек, Пятаков, заместитель Председателя Высшего Совета Народного Хозяйства, Уншлихт, заместитель председателя ГПУ, и Вася Шмидт, нарком Труда. Они сейчас же отправились в Германию с фальшивыми паспортами в порядке подпольной работы.

Функции среди них были распределены так. Радек должен был руководить Центральным Комитетом Германской компартии, передавая ему директивы Москвы как директивы Коминтерна. Шмидт (немец по происхождению) должен был руководить организацией революционных ячеек в профессиональных союзах, то есть тех заводских комитетов, которые после переворота должны были стать советами и на своём чрезвычайном конгрессе должны были провозгласить советскую власть в Германии. На Пятакова была возложена общая координация всей работы и связь с Москвой. На Уншлихта была возложена организация отрядов вооружённого восстания для переворота, их рекрутирование и снабжение оружием. На него же была возложена организация германской чека для истребления буржуазии и противников революции после переворота. Наконец, на посла в Берлине Крестинского было возложено финансирование германской революции из коммерческих фондов Госбанка, депозированных в Берлине для коммерческих операций.