Воспоминания о Максимилиане Волошине
Шрифт:
Когда над отузскими горами ** разметались закатные облака, мы нерешительно вернулись на дачу Волошина и вошли на большую террасу, где за длинным столом собралось бурно веселящееся общество. Нас встретили возгласами и смехом и стали поить чаем. На столе - только что сорванные тяжелые, розовые и синие, подернутые туманом гроздья винограда; копченая барабулька поблескивает, как на голландском натюрморте; рядом с большими кусками белой тяжелой брынзы - замечательный пышный крымский хлеб. Хозяева очень радушны, и все, что на столе, - действительно, "желудку вечно близко".
* Виль Эльза Ивановна (1882-1941) - балерина Мариинского театра.
** Горы окружают раскинувшуюся неподалеку от Коктебеля Отузскую долину.
*** Редлих Алиса Федоровна (1868-1944) - пианистка.
Когда собрались идти в "Бубны", Коктебель уже потонул в синеве. Темнело рано, лето подходило к концу. Ходасевича, споткнувшегося о камень, с двух сторон подхватывают под руки. В темноте слышно, как он смеется и говорит, что уж если он упадет, то не встанет и читать стихов не будет. Потом он весело рассказывает, как заполучил туберкулез позвоночника и этот проклятый гипсовый корсет.
Два года назад он гостил в подмосковном имении своих друзей. Там все изрядно выпили, была очень темная ночь. Он вышел на террасу второго этажа. В темноте видны были несколько колонн. Он знал, что перед ним должна быть лестница, ведущая в цветник. Взялся за перила и шагнул. Лестница осталась сбоку, он упал со второго этажа и стал на ноги.
– Конечно, не будь я так пьян, позвоночник бы остался цел, я бы просто упал 4...
Рядом какие-то две тени вполголоса обсуждали, как переделать одну строфу в коктебельской "Крокодиле". Мандельштам обиделся на строчки: "Она явилась в "Бубны", Сидят там люди умны, Но ей и там Попался Мандельштам". Кто-то из проходивших предложил заменить: "Под звуки многотрубны"...
Зажелтели окна "Бубен". Народу много. На сдвинутых столах устроена эстрада, освещенная двумя керосиновыми лампами "молния". На эстраде стоит Ходасевич, на очень белый лоб падает черная прядь. Говорит он медленно, глуховато:
По вечерам мечтаю я.
(Мечтают все, кому не спится.)
Мне грезится любовь твоя,
Страна твоя, где всё - из ситца...
Под конец он прочел мрачные стихи о том, как он лежит в гробу и "она" робко подходит и кладет ему на грудь мешок со льдом 5.
Публике понравился больше Мандельштам. Он, закинув голову, протяжно скандировал:
Средь аляповатых дач,
Где шатается шарманка,
Сам собой летает мяч,
Как волшебная приманка.
Кто, смиривший грубый пыл,
Облеченный в снег альпийский,
С резвой девушкой вступил
В поединок олимпийский? 6
Ему сочувственно хлопали. Потом, стоя рядом плечо к плечу, Марина и Ася Цветаевы читали стихи Марины. Стихи, полные "колыбелью юности", Москвой, обе юные и веселые. После них читал Волошин. Для собравшихся здесь в большом количестве "нормальных дачников" надо было читать о любви. И когда он закончил строками:
Люби его метко и верно
Люби его в самое сердце! 7
аплодировали много и громко. Сзади - чье-то ехидное
Танцуют балерины, поют певцы, и под конец все - и серьезные, и не серьезные участники поют "Крокодилу" 8:
По берегу ходила
Большая Крокодила,
Она, она
Зеленая была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла,
Она, она
Голодная была.
В курорт она явилась
И очень удивилась.
Сказать тебе ль:
То был наш Коктебель!
От Юнга до кордона,
Без всякого пардона,
Мусье подряд
С мадамами лежат.
К Васильевым на дачу
Забралась наудачу
И слопала у них
Ракетки в один миг.
Забралась она в "Бубны",
Сидят там люди умны,
Но ей и там
Попался Мандельштам.
Явился Ходасевич,
Заморский королевич,
Она его...
Не съела, ничего.
Она здесь удивилась
И очень огорчилась:
Она - ха-ха!
Искала жениха.
И к Кедрову и Гладкой *
Забралася украдкой
И чуть, ей-ей,
Не слопала детей.
Максимильян Волошин
Был ей переполошен,
И он, и Пра
Не спали до утра.
И еще много всякой чепухи, а всё кончалось:
Ей скоро надоели
Все встречи в Коктебеле,
Она открыла зонт,
Поплыла в Трапезонд **
* Кедров Николай Николаевич (1871-1940) и его жена Гладкая Софья Николаевна (1875-1965) - профессора Петроградской консерватории по классу пения.
** Трабзон (Трапезунд) - город в Турции, на берегу Черного моря.
Возвращались опять толпой по пляжу. Над черной отвесной стеной моря за это время встали новые созвездия. Море шумит громче, прибой отсчитывает мгновения. На даче некоторые окна уже светятся слабым желтым светом.
Максимилиан Александрович сказал нам:
– Идемте, спать будете под Таиах.
В башне двусветной мастерской, в нише между двумя диванами, стоит алебастровый слепок с головы египетской царицы Таиах. В молодости Максимилиан Александрович работал бесплатно в одном из музеев Парижа, чтобы получить этот слепок. Волошин поставил горящую свечу на цоколь под головой Таиах и поднялся к себе на антресоли. Там была дверь в кабинет, где он спал.
Мы сидим на диванах и смотрим на таинственное лицо египтянки. Освещенные снизу ее полные губы загадочно улыбаются. Верхняя часть лица видна неясно, уходит в тень, как и полки книг, занимающие весь второй этаж башни, до самого потолка.
Волошин сверху окликнул меня:
– Ночью бывает прохладно - ловите!
– и бросил мягкий плед.
– Он теплый, парижский!
Плед тигровый, отливает при свече золотом, и тепло его особенное, парижское, волшебное. Потушили свечу, скрылась Таиах и книги, но явились окна высотой в два этажа. Они открыты - и в них сразу же вошли крупные звезды, ветер, пахнущий полынью и морем, шум прибоя. Всё - Таиах. Звезды, которые, казалось, горят в самой мастерской, были так удивительны после шума, духоты, танцев, после "Крокодилы"...