Воспоминания о Рерихах
Шрифт:
Н.К. прекрасно видит непорядок в Доме, но все пройдет. Нам всем нелегко, а все же мы переходим через препятствия. Когда Порума вчера сказала Н.К., что на лекции трудно найти публику и следует давать меньше лекций, Н.К. сказал ей — тогда надо закрыть и церкви, ибо люди в них мало ходят, и музеи все тоже закрыть. И она не знала, что ответить.
Франсис пришла позже со своей лекции, злая и надутая, ибо Н.К. нас пригласил, а ее нет. Н.К. был, как всегда, добр и ласков, трогательно, любовно относится ко мне, все гладит меня по спине, прямо лечит меня, ибо я очень устала. Было сказано на мой вопрос, что я скоро поеду в Кулу — осенью, но не с Н.К. и Светиком. Увидим. Так мечтаю поехать туда, прямо рвусь.
24.09.29
Деловые
<…> С банком неладно. Н.К. говорит, что он [Хорш] не разбирается во всем, ибо все говорится неясно, цифры все время меняются и выходит тягость. Настроение трудное. Атмосфера у них в доме тяжелая. Сегодня и дети заболели — оба сразу, причем Ориола нервна до истеричности, и поэтому у нее усилена астма.
Ужинали с Н.К., пригласили его и Юрика в Longchamps. Говорили о текущих делах, о какой-то разрозненности между нами, засасывании и бесхозяйственности. Один валит на другого, а о’кей» Луиса красуется на самых ужасных вещах и указаниях. Все это говорят — Джордон, Холл и другие. После ужина Н.К. говорил, что и Логван пройдет все, ибо, как на корабле, он уже поплыл и сойти нельзя. Пробил третий звонок, сходни подняты. Первый день пассажир брыкается, второй, а потом идет по течению. Порума, будучи все время с детьми, пошла назад и вообще поглупела. Так что Н.К. опять повторил: нам лучше всего держаться с Франсис. Он говорил, что знает все ее недостатки, может тысячу вещей про нее рассказать, как она теряет ценные, только что продиктованные бумаги, но все же с ней лучше быть вместе.
Идея Н.К. о предоставлении зала Музея для имени старика Рокфеллера одобрена Учителем.
25.09.29
Смерть Ориолы
Сегодня в полшестого утра Луис позвонил сказать, что Ориола умерла. Оказывается, у нее развилась пневмония вместе с астмой, при сильных средствах и вспрыскиваниях сердце не выдержало. Это сильный удар для всех. <…> Флавий опасно болен тем же, и все внимание на нем — дай бог, чтоб он выдержал. Порума и Логв[ан] изумительно крепки и спокойны. Но душа болит за них. Это случилось в разгар полного успеха Дома и всех дел. Мы абсолютно не знали, что дети уже вчера были так больны. Мы просто думали, что у нее вечером был приступ астмы и пройдет, как и другие.
Н.К. говорил, что уже теперь видны знаки новой эволюции — ускорение сроков воплощений, что гораздо лучше для человечества.
Время очень тягостное. Уже вчера днем я и Светик определенно чувствовали тягость и теперь понимаем, к чему это шло. Н.К. нам дает теперь всю свою силу.
26.09.29
О разном
В 9 утра похоронили Ориолу — золотую птичку. Недолго она прожила с нами. Н.К. остался с Порумой [на] все утро и буквально исцелял ее, ибо она совсем без сил. Но она держится прекрасно, да и Логван, хотя у них глубокая рана, и больно чувствовать их страдания. Флавий очень серьезно болен — находится в кислородной палатке. У него бронхопневмония. Лишь бы он выжил. Все мы еле держимся на ногах от работы и последних тяжелых дней.
Но жизнь идет. <…> Ловенстейн был сегодня у нас — мы должны достать 250 000$. Нелегко! Бриз был, по-видимому, серьезно работает, чтобы достать фонд на итальянский Музей и отделы. Конечно, возможностей много, но когда они материализуются — неизвестно. А пока Н.К. говорит, чтобы мы высчитали, сколько денег нам нужно к 1 октября по всем Учреждениям. Где их вообще достать?! Переживем и это!
27.09.29
<…> Сегодня Н.К. навестил отца Келли, известного католического священника, друга Отто Кана и Spiritual Director of Catholic Writers Guild [257] , как он себя величает. Тот изумительно говорил об Н.К., Музее как о «великом международном источнике красоты и искусства». Сказал с улыбкой о протестантах, что они, мол, «протестуют и разрушают, и мы счастливы быть католиками!».
257
Духовный руководитель гильдии католических писателей. —Прим. сост.
Одним словом, говорил ловко и блестяще, обещал довести до кардинала Хейза сведения о Н.К. и Музее. Теперь, как Н.К. говорит, со всех сторон хвалят: большевики, англичане, католики — все!
Затем днем доктор Флейчер говорил буквально тем же языком, что и доктор Келли. Католик и еврей — знаменательно! У нас желание расстаться со Штрауссом, сказав о трудности нашего положения. <…>
Вечером было первое заседание сибирской группы, организованной Тарух[аном] у нас в Школе. Было человек восемь сибиряков — люди славные. Н.К. сказал им чудесное слово, напомнив о Беловодье — о Сибири — центре Азии. Затем Москов прочел свою прекрасную статью о Н.К., Тарухан читал свои отрывки из книги.
Затем мы пошли наверх к Поруме. Флавию лучше. Они держатся бодро. Говорят об Ориоле очень спокойно и правильно. Светлый, дивный дух Н.К. Если бы не он, не знаю, что бы здесь было!
28.09.29
Сегодня утром прибыл мистер Дэйрз, миллионер из Филадельфии, привез его доктор Бринтон, он хотел дать серебряные рамы на все картины Н.К., прислать черный бархат для стен, занавесей. Но в общем, возможно, что-то он даст.
Забавный случай рассказал Н.К. Пришла старушка из Rosicrucian Center к Н.К. и все говорила: я, я, я. Одним словом, о себе. Потом просила помочь ей. Н.К. и сказал ей: «Вы очень эгоистичны и должны отучиться от этого». А она в восторге говорит: «Вы мне помогли, ибо никто мне никогда об этом не говорил».
Днем Н.К. начал развешивать картины в Музее. Я случайно до развески пошла вниз и [только] зашла, [как] мне говорят: «Повсюду потух свет». Я вызвала сейчас [же] электрика, обслуживающего Дом, и он исправил освещение. Конечно, Н.К. это предвидит все время — проблемы со светом.
К вечеру мы зашли к Поруме, а затем Н.К. пригласил Нуцю и меня к ним в отель на ужин. <…> Было очень радостно с Н.К., Свет[иком] и Юр[ием]. После ужина мы имели Беседу и получили ответы на очень важные вопросы. О Музее, Доме и так далее. Затем еще мы с Юриком, поехав домой, побыли у нас дома, пили валериану. Радостно быть вместе с Н.К.
29.09.29
Деловые вопросы
С утра прием людей, учеников, записи новых, урок. Затем Н.К. пригласил меня и Нуцю к ним в отель. У нас был очень характерный разговор. Н.К. говорил, что, когда он сказал Франсис об указании написать Гуверу и Бора лично, она его упорно расспрашивала — получил ли он это [указание] один и как он его получил, слышал ли и так далее. Одним словом, она подозревала, что мы получили его вместе. Вот он и говорил о ее ревнивой натуре и о том, что у нее все на столе пропадает и что теперь он кладет бумаги на стол секретаря, а Франсис его при этом спрашивает: «Значит, вы мне не доверяете?»
И все же он настаивает, что паблисити мы должны писать сами, все делать сами, и говорит, что это очень просто: надо взять старую паблисити как пример для [на]писания новой. Увидим, как это можно будет провести. <…>
Затем я была до 7 в Музее, помогая при развеске картин. Порума просила послать телеграмму, что она хочет ехать с Флавием в Индию. Вечером Нуця и я ужинали у Н.К., получили в Беседе одну фразу, чтобы заботились о Музее для спасения дел. Все невероятно устали.