Воспоминания солдата
Шрифт:
18 января немецкие войска снова начали наступление в Венгрии между озером Балатон и лесным горным массивом западнее Будапешта – Баконским лесом с целью прорыва блокады Будапешта. В начале наступления они имели некоторый успех, выйдя к Дунаю. Но в этот же день русские ворвались в истерзанный город, судьба которого была теперь решена. Если бы войска, действовавшие в Венгрии, направили на борьбу с противником в Польше или в Восточной Пруссии, они принесли бы гораздо больше пользы. Но это противоречило планам Гитлера. В Польше русские вели бои в районе Ченстохов, Радомско, Петроков, Литцманштадт (Лодзь) и Кутно. Слабые силы противника двигались к нашему предмостному укреплению на Висле. Севернее Вислы противник наступал на Леслау (Влоцлавск), Зольдау (Дзялдово) и продвигался в направлении Ортельсбурга (Щитно), Нейденбурга (Ниборк). На наревском участке фронта увеличилось количество признаков, указывающих на то, что здесь должно. вскоре начаться крупное наступление противника. Гитлер, как всегда, не разрешил отступать войскам этого изолированного
Обсуждение обстановки этого дня свелось к разбору варшавской проблемы, ставшей основным звеном событий. Во время доклада, который я делал во второй половине дня, – Гитлер приказал, чтобы офицеры генерального штаба, отвечающие за составление донесений и приказов, касающихся этого участка фронта, были готовы к допросу. Я заявил, что за события вчерашнего дня несу ответственность только один я и что поэтому арестовывать и допрашивать нужно меня, а не моих подчиненных. Фюрер ответил: «Нет. Я хочу покарать не вас, а генеральный штаб. Я терпеть не могу, когда группа интеллигентов осмеливается внушать свои взгляды своим начальникам. Это является системой в работе генерального штаба, и я хочу покончить с ней!» По этому вопросу мы имели бурную продолжительную беседу; каждый открыто выражал свое мнение, ибо она велась с глазу на глаз. Беседа прошла безуспешно.
Ночью, на «вечерний доклад», я послал генерала Венка, дав ему поручение обратить внимание Гитлера на ту несправедливость, которую фюрер намеревался совершить, и доложить ему, что я готов к тому, чтобы меня арестовали, но только чтобы Гитлер не трогал моих подчиненных. Венк выполнил это поручение. Но в ту же ночь были арестованы полковник фон Бонин и подполковники фон дем Кнезебек и фон Кристен. Генерал Мейзель из управления личного состава сухопутных войск выполнял свои обязанности под охраной автоматчиков. Об этом мне ничего не сообщили, и я, к сожалению, не мог вмешаться. На следующее утро меня поставили уже перед свершившимся фактом. Я попросил Гитлера принять меня с конфиденциальным докладом. На приеме я заявил ему в самой резкой форме, насколько это позволяло мое служебное положение, протест против ареста моих совершенно невинных сотрудников штаба.
Я заявил, что этот арест, кроме всего прочего, парализует работу важных отделов главного командования в самый критический момент войны. Совершенно не имеющие опыта в штабной работе молодые офицеры должны были, быстро заменив старых офицеров, разрабатывать наитруднейшие решения и сложнейшие приказы, какие вообще когда-либо отдавались германским войскам. Я потребовал проведения должного расследования моей деятельности, и оно было назначено. Продолжительные допросы, проводившиеся уже известными господами Кальтенбруннером и Мюллером, отнимали в эти роковые для нашей страны дни много времени, энергии и нервов, тогда как на Восточном фронте шли смертельные бои за территорию родины и за жизнь ее граждан. Допрос, проводившийся Кальтенбруннером, закончился тем, что спустя несколько недель Кнезебек и Кристен были освобождены из заключения. Бонин остался под арестом. Однако было запрещено использовать их на работе в генеральном штабе, и они уехали на фронт командирами полков. На третий день боевой деятельности на фронте погиб на своем командном пункте храбрый, умный и всеми любимый Кнезебек. До этого он не раз пытался заступиться за своего друга и начальника Бенина. Кристен остался, к счастью, в живых. Бенина же без всяких оснований таскали из одного концентрационного лагеря в другой до тех пор, пока он, наконец, во время общей катастрофы рейха не сменил гитлеровскую тюрьму на американскую. В заключении мы снова встретились.
Итак, в то время, когда гнев и страдания, причиненные мне позором 19 января, терзали мою душу и я бесцельно проводил время на допросах у Кальтенбруннера и Мюллера, сражение на востоке продолжалось с неутомимым ожесточением. В Венгрии русские быстро сосредоточили моторизованные и бронетанковые силы для контрудара по нашим частям, проводившим наступление с целью прорыва блокады Будапешта. «Такими силами немцам ничего не удастся сделать. Они натолкнутся на крупные силы всех родов войск, на стену пехоты», – так заявляли русские в своих радиопередачах. Следовательно, мы должны были рассчитывать на сильное сопротивление. Севернее Карпат русские продолжали наступать в направлении на Бреслау (Бреславль) и на Верхнесилезский промышленный район. Слабость нашей обороны позволяла здесь развиваться событиям очень быстро. Далее на север противник наступал в направлении Калиша, Познани, Бромберга (Быдгощ). Город Литцманштадт (Лодзь) перешел в руки русских. Они почти не встречали здесь сопротивления. Только «блуждающие котлы» 24-го танкового корпуса и танкового корпуса «Великая Германия» вели, продвигаясь на запад, ожесточенные бои, подбирая на своем славном пути многочисленные мелкие части и подразделения. Генералы Неринг и фон Заукен добились в эти дни крупнейших военных достижений, достойных того, чтобы их особо описал новый Ксенофон.
'Из района Милау (Млава), Зольдау (Дзялдово) русские начали наступление в направлении на Дейч-Эйлау (Илава). Южнее этого города они. нанесли удар по Торну (Торунь) и Грауденцу (Грудзендз). К северо-востоку от этой линии противник продвигался к Нейденбургу (Ниборк) и Вилленбергу (Вельбарк). Южнее Мемеля (Клайпеда) назревал новый кризис. Перед участком фронта группы армий «Север»,
20 января противник вступил на территорию Германии. Встал вопрос о жизни или смерти нашей страны. Ранним утром я узнал, что русские достигли имперской границы восточнее Хоэнзальца (Иновроцлав). Моя жена за полчаса до разрыва первых снарядов в Дейпенгофе (округ Варта) покинула этот город. Она должна была оставаться там до этого времени, чтобы не дать повода населению к бегству из города. Она находилась под наблюдением трусливых партийных органов. Все, что уцелело от моего дома после бомбардировки в Берлине в сентябре 1943 г., было брошено. Мы стали изгнанниками, как и миллионы других немцев, и мы гордимся тем, что разделили их судьбу. Мы сумеем ее перенести. При прощании с Дейпенгофом вокруг автомашины собралось много служащих имения: все плакали, и многие желали уехать вместе с женой, которая снискала уважение у населения. Ей тоже тяжело было расставаться! 21 января она прибыла в Цоссен. Так как она не могла найти себе подходящей квартиры, то стала жить у меня, разделяя с этого дня вместе со мной мой тяжкий жребий и являясь моей поддержкой и опорой.
20 января западнее Будапешта бои продолжались на прежних рубежах. Вереш, начальник генерального штаба Венгрии, находился у русских. В Силезии противник перешел границу и начал быстро продвигаться к Бреслау (Бреславль). В направлении Познани, как уже указывалось, русские тоже перешли границу. Севернее Вислы крупные силы противника наносили удары по нашим войскам на рубеже Торн (Торунь), Грауденц (Грудзендз). За первым эшелоном войск противника на направлении главного удара шли крупные резервы, как это было у нас во время кампании во Франции в 1940 г.; с тех пор мы уже никогда не располагали такими резервами. Южнее Мемеля (Клайпеда) противник подходил к рубежу Велау (Знаменск), Лабиау (Полесск), продвигаясь в общем направлении на Кенигсберг (Калининград). Группа армий «Центр» подвергалась опасности быть охваченной двойными гигантскими клещами: с одной стороны противник продвигался в направлении Кенигсберга (Калининграда) с юга, с другой, наступая вдоль р. Неман, он приближался к столице Восточной Пруссии с востока. На Нареве, на участке фронта 4-й армии, русские в ожидании верного успеха отказались от прорывов.
21 января характеризовалось охватывающим маневром в направлении Верхнесилезского промышленного района, наступлением на рубеж Намеслау, Ноймиттельвальде, боями за Петроков, наступлением в направлении Гнезен (Гнезно), Познань и Бромберг (Быдгощ), Торн (Торунь), наступлением частью сил на Шнейдемюль (Пила), Ризенбург (Прабуты) и Алленштайн (Ольштын). Гитлер вторично отклонил настойчивые просьбы Рейнгардта об отводе 4-й армии с наревской дуги. Рейнгардт по совершенно понятной причине выходил из себя; в таком же настроении был и командующий 4-й армией генерал Госбах. Последний перед лицом надвигающегося охвата принял 22 января отчаянное решение. Он приказал своей армии повернуть назад и наступать в западном направлении, чтобы пробиться в Западную Пруссию и выйти на Вислу. Там он хотел соединиться с 2-й армией генерал-полковника Вейсса.
О своем решении Госбах прислал донесение в группу армий только 23 января, т. е. уже начав выполнять принятое решение. Главное командование сухопутных войск и Гитлер об этом вообще ничего не знали. Нам это стало известно, когда без боя была сдана крепость Лётцен (Лучаны), самая сильная цитадель Восточной Пруссии. Неудивительно, что чудовищное сообщение о потере сильно оснащенной техникой и людьми крепости, сооруженной с учетом последних инженерных достижений, было подобно разрыву бомбы, и Гитлер вышел из себя. Это произошло 24 января. Так как русские одновременно прорвались севернее Мазурского канала и стали мешать отступательному маневру Госбаха, поставив под угрозу его северный фланг, движение армии проходило беспорядочно. 26 января Гитлер узнал, что на участке фронта группы армий «Центр» произошла «история» без его разрешения, хуже того, он даже ничего не знал о ней. Гитлер решил, что его обманули. С невероятной яростью он набросился на Рейнгардта и Госбаха: «Они оба заодно с Зейдлитцем! Это предательство! Их следует предать суду военного трибунала! Немедленно сместить обоих с должности вместе с их штабами, ибо они-то об этом знали и ни один не прислал донесения!» Я пытался успокоить возбужденного и совершенно потерявшего самообладание человека: «За генерал-полковника Рейнгардта я ручаюсь. Он сам лично неоднократно сообщал вам о положении его группы армий. Что касается Госбаха, то я тоже считаю немыслимым, чтобы он поддерживал связь с противником. Это исключено». Но в этот вечер каждое слова оправдания или объяснения только подливало масла в огонь. Буря утихла только тогда, когда Гитлер с Бургдорфом назначили новых командующих. Группу армий принял генерал-полковник Рендулич, недавно заменивший в Прибалтике Шёрнера, австриец, умный и начитанный, находчивый в обращении с Гитлером. Гитлер оказывал ему такое большое доверие, что возложил на него безнадежную задачу обороны Восточной Пруссии. Преемником Госбаха стал генерал Фридрих Вильгельм Мюллер, опытный фронтовик, но никогда не командовавший таким крупным объединением.