Воспоминания
Шрифт:
«Довольно стыдно мне» не может сказать царевич: это фраза гостинодворца.
– И мне позвольте вам заметить, – вмешивается другой студент. – Зачем вы во всех ролях выходите с завитыми волосами: Чацкий у вас завитой, Хлестаков – завитой, Скопин-Шуйский – завитой, Самозванец – завитой…
– А вот это уж совсем не хорошо талантливому артисту, – заключает молодой адъюнкт-профессор, – играя Полония в «Гамлете», вы надеваете красную куртку с гусарским шитьем, накидываете сверху синий плащ, подбитый красным, в виде мантии, на голове у вас голубая ермолка с зеленой кисточкой, а на ногах ботфорты. Это ужасно нехорошо, неестественно и неверно.
– Ну, так что же, господа, – восклицал уничтоженный Райский, – научите меня, как надо играть.
– Научить вас, как надоиграть, – мы не можем, а вот, как не надоиграть, – можем, – отвечал адъюнкт.
Возвращаясь домой, Райский предавался унынию, плакал, сознавал свое бессилие и на другой день опять шел на беседу к студентам. Беседы эти сильно подействовали на его впечатлительную натуру: он стал слушать советы, стал совершенствоваться. Немалую тоже услугу ему оказал один богатый харьковский помещик, страстный театрал, гордившийся личным знакомством с французским актером Алан, [130] не признававший Гоголя и Островского, предпочитавший им Кукольника и Полевого и преклонявшийся пред величием трагика Каратыгина, которого он называл «генерал-адъютантом в искусстве». Сидя в театре, высказывал резко свои суждения о пьесе и об игре актеров вслух, во время действия. Например:
130
Алан– актер французской драматической труппы в Петербурге.
– Пора спускать занавес – ничего не выходит.
Или:
– Вот так Офелия! Это кислота какая-то…
Про актеров:
– Если бы мой крепостной человек, я бы его… и т. д.
Актеры не обращали на его выходки внимания, потому он был добрейший человек и необыкновенный хлебосол. Драматические деятели находили у него роскошный обед без всякого приглашения.
– Очень рад, – встречал он гостя, – у меня сегодня суп из хвостов, севрюга малосольная, спаржа [131] приехала, да каплун с трюфелями [132] … Не знаю, будете ли сыты? А вы вчера, мой дражайший, прескверно играли. Извините! А уж как этот играл… ваш товарищ… Как его фамилия?
131
Спаржа– выросшие под землей стебли спаржи употребляются в пищу.
132
Каплун с трюфелями– изысканное блюдо. Специально откормленный и зажаренный петух с приправой из трюфелей – съедобных грибов.
– Рубцов…
– Если бы он был мой крепостной человек, я бы ему таких рубцов… Черт знает что!
В это время входит Рубцов.
– А, здравствуйте! Мы вас, дражайший, браним. Вы вчера были отвратительны до невозможности! Если бы были мой… Помилуйте, так нельзя. Во втором действии монолог отлично прочитали… Хвалю!..
– Ваше превосходительство, это роль-то…
– Не оправдание! Гете сказал: нет дурных ролей. Не оправдание! Мне покойный Алан говорил… вы понимаете по-французски?
– Нет, ваше превосходительство.
– Жалко! Он мне говорил…
Разговор перебивает вошедшая актриса.
– Ах, Марья Ивановна, позвольте поцеловать вашу ручку. Вы вчера заставили меня плакать. Если бы проезжала через Харьков Арну-Плесси… [133]
– Что вы, ваше превосходительство…
– Нет уж, извините, я даром не хвалю. Вот они оба играли вчера скверно – я сказал прямо, что скверно.
За столом его всегда можно было встретить двух-трех человек из предержащих властей, несколько проезжих через Харьков помещиков, актрис, актеров и непременного гостя всех обедов, отставного пехотного майора Нестеренко, который не признавал никаких вин, кроме водки, и пил ее в неограниченном количестве. В его диалоге были только три фразы: когда хозяин приглашал к водке, он говорил: «Сердечная моя признательность вашему превосходительству»; вторая: «Совершенно верно изволите говорить, ваше превосходительство», и третья: «Нда-с! об этом надо подумать».
133
Арну-Плесси– известная французская актриса.
После обеда гостеприимный хозяин, pour la bonne bouche, [134] приглашал гостей в кабинет, где ставились ликеры, шампанское, зельтерская вода, фрукты и т. п., и прочитывал что-либо из драматических произведений Кукольника или Полевого. Власти, нагипнотизированные уже прежде чтением хозяина, поспешно удалялись; оставались только помещики, несчастные актеры и майор Нестеренко.
Вводя всех в кабинет, почтенный любитель драматического искусства говорил:
134
На закуску (франц.).
– Ну-с, господа, теперь позвольте мне, старику, показать вам свое искусство. Мы ведь не учились ему, а только потерлись около моего друга Алан, около Каратыгина – Мочалова не признаю, хоть и знаком с ним был, – и кое-что от драматических вельмож позаимствовали. Я вам сегодня прочту несколько сцен из «Скопина-Шуйского» Нестора Васильевича Кукольника… На днях будет произведен в действительные статские советники… и давно пора… Патриот-поэт! Петька!
Входит маленький слуга-казачок.
– Принеси мне маленький кинжал…
Весьма важный аксессуар в сцене Ляпунова с Екатериной.
Петька приносил небольшой кинжал. Все усаживались по местам; майор не садился – слушал стоя, заложивши палец за пуговицу военного сюртука.
– Ну-с, я готов. Прочту сцену юродивого с Екатериной.
– «Здравствуй, Катерина, пока господь дает тебе здоровье», – начинал он протяжным, заунывным голосом, от звуков которого, по третьему стиху, испустила пискливую ноту лежавшая под диваном собака.
– Петька! Сколько раз я тебе говорил, чтобы кобеля убирать. Запорю! Ужасно нервный кобель… Извините…
Здравствуй, Катерина, пока господь дает тебе здоровье, И веселись, пока с тобой веселье… Но придет час, его же знает небо, Восплачется весь мир и сердце наше богу обнажится.Какие превосходные стихи!
– Совершенно верно изволите говорить, ваше превосходительство.
В середине длинного монолога чтец с неудовольствием обратился к одному из слушавших помещиков:
– Петр Мироныч, ты бы шел в сад. Ты привык у себя на хуторе после обеда отдыхать.
– Я ничего, ваше превосходительство.
– Как ничего? Храпишь!..
– Это вам так показалось. Я слушаю с великим удовольствием.
Дойдя до сцены Ляпунова с Екатериной, он вскакивал со стула, бросал книгу, схватывал кинжал и кричал, подражая трагику Каратыгину:
Пей под ножом Прокопа Ляпунова, Пей под анафему святого царства!..